– Ты, видимо, задаешься вопросом, почему я никогда не упоминала о них, – констатировала она очевидное, проводя рукой по своим гладко причесанным светлым волосам, свернутым в тугой пучок на затылке.
– Я сомневалась, известно ли вам о них. Но, разумеется, вы не могли не знать.
Она стряхнула с блокнота крошечного черного жука.
– Ты не очень-то старалась их спрятать. Уверена, ты ожидала, что их обнаружат во время осмотра комнаты, что указывает на твое желание быть пойманной с поличным.
– Я думала, они заменят мне мой кукольный домик, – призналась я. Это была чистая правда, как и все остальное, что я говорила во время наших последних бесед после звонка в больницу. На самом деле так оказалось даже проще, куда легче, чем выдумывать и изворачиваться.
– Ты считаешь их адекватной заменой? – спросила она. Мы уже посвятили целую индивидуальную консультацию и часть групповой кукольному домику.
– Нет. Не совсем. Они не приносят мне того успокоения, которое я находила в работе над кукольным домом. Я их даже не вытаскивала с тех пор… – Я попыталась вспомнить, когда это было в последний раз, и отрицательно покачала головой. – Не могу вспомнить.
Лидия открыла книжку, которую все время носила с собой. Маленькую в черной кожаной, кажется, обложке. Возможно, это и была кожа. Записи она делала в тетради. Она перевернула несколько страниц, и я заметила, что это ежедневник с датами на каждой странице.
– Когда ты вернулась с каникул, – сказала она, водя ручкой по странице и сверяясь с ней. – Мы инспектировали комнаты в следующие выходные, и у тебя появились…
– Три лампочки, – закончила я за нее. – Да, я забыла. Они от той гирлянды, которую Рэй прикрепил к крыше. Ее оборвало ветром в сочельник.
Где-то рядом застучал дятел, по крайней мере, звук раздавался совсем близко. Я повернулась, чтобы посмотреть на него. Деревья стояли еще голые, но ветви покрылись ярко-зелеными почками, похожими на комки мятной жвачки. Птицу я так и не разглядела. Когда я обернулась, меня встретил взгляд, которым Лидия смотрела на меня, когда ожидала более пространного ответа, чтобы ей можно было перейти к следующему вопросу.
– Мы с бабулей вышли на улицу, потому что не могли понять, что стучит по крыше. Лампочки все еще горели, пока гирлянда то взлетала, то опускалась обратно. – Я подумала, что не стоило делиться этим воспоминанием, потому что я только отравляю память о том моменте, но Лидия не сводила с меня глаз, и я закончила: – Потом Рэй снова вернул ее на место.
Лидия забарабанила ручкой по столу.
– Как же получилось, что ты раздобыла эти лампочки, да еще и поместила их в ведро, которое прятала под кроватью без малейшей необходимости, учитывая, что у тебя есть право украшать свою комнату?
– Когда он снимал гирлянды, часть лампочек перегорела, и я выкрутила три, прежде чем мы выбросили испорченные. – От того, что я сказала это вслух, прямо в ухмыляющееся лицо Лидии, я почувствовала себя довольно глупо.
– Значит, это могла оказаться даже не та самая гирлянда, которую ты видела с бабушкой?
– Наверное. Я точно не знаю.
– И все же ты не смогла удержаться, чтобы не взять эти три лампочки, спрятать их в своем чемодане, привезти в «Обетование» и приклеить к внутренней стороне ведра?
– Да. Именно это я и сделала.
– Я знаю, что ты так и сделала, Кэмерон, но это всего лишь хронология событий. Мы пытаемся понять, что заставило тебя так поступить. Почему ты постоянно повторяешь подобные действия.
– Я знаю. – Был будний день, и под бежевым свитером на мне была форма, поэтому мне вдруг стало невыносимо жарко.
Возможно, не так уж и вдруг, просто я заметила это, вспомнив, что под свитером на мне была рубашка с длинным рукавом. Я начала стягивать свитер, и вдруг, в тот момент, когда мои локти были у ушей, а за свитером не было видно головы, Лидия крикнула:
– Немедленно прекратить!
– А? – удивилась я, застыв с поднятыми вверх руками.
– Мы не раздеваемся друг перед другом в общественных местах. Ты не в раздевалке, – отрезала она.
– Мне стало жарко, – начала оправдываться я, опуская свитер. – Там же рубашка. – Я снова приподняла край свитера, на этот раз одной рукой, а другой указала на рубашку.
– Что надето у тебя под свитером, меня не касается. Если ты хочешь переодеться, следует извиниться и попросить разрешения выйти, чтобы сделать это без посторонних глаз.