Милу прерывисто вдохнула. Если спорить с Гассбик сейчас, то будет только хуже. У её друзей – перепуганный вид, и это она виновата. Директриса собирается наказать их всех, только чтобы унизить её.
Милу вытянула руки.
– Пожалуйста, просто побейте меня. Я вела себя плохо. Они не сделали ничего дурного.
Гассбик осклабилась.
– Сегодня никто никого бить не будет. Я поняла, что таким образом не решу проблему. Нет, у меня иной план. Я думаю, что вы слишком долго пользовались моим гостеприимством.
У Милу застучало сердце.
– Что вы имеете в виду?
– Закон гласит, что сироты могут оставаться в приюте до совершеннолетия, – встряла Лотта. – Вы не можете нас вышвырнуть. Органы опеки этого не допустят.
– Они смотрят лишь в свои бумажки, – хмыкнула Гассбик. – Для них вы – просто имена и цифры в тетради. А пока на бумаге всё гладко, они не станут разбираться. Я могу делать всё что захочу.
– Но это незаконно! – возмутилась Лотта.
– Я дам вам последний шанс исправиться, – продолжала директриса, не обращая внимания на Лотту. – Я позволю вам пройти ещё одни смотрины. Те, кого не выберут, станут безымянными и бездомными.
– Вы не можете так поступить! – взмолился Эг. – Мы умрём с голоду, если прежде не замёрзнем.
– Тебе следовало подумать об этом раньше.
– До следующих смотрин могут пройти ещё недели, – произнесла Лотта, повернувшись к остальным. – Эг, может, ты нарисуешь нам веснушки? Нам надо лучше стараться.
Милу не сводила глаз с директрисы. Ещё до того момента, как она заговорила, девочка поняла, что худшее впереди. Она видела, как дёрнулся уголок сухого рта Гассбик. Милу снова посмотрела на следы и внезапно поняла: они – слишком большие, чтобы их могли оставить дети, и не такие заострённые, как от туфель Гассбик. К тому же она заметила, что на полу темнели две дорожки следов.
– Собственно говоря, liefje, – каркнула Гассбик, уставившись на Лотту, – смотрины начнутся прямо сейчас.
4
Странный аромат масла смешался с землистым запахом дыма, когда Гассбик повела детей по сумрачному коридору в столовую. Изгнанные или усыновлённые, но сегодня ночью они покинут приют. Однажды родители Милу приедут и узнают, что её здесь нет.
Девочка прижимала к сердцу тряпичную игрушку, точно броню, представляя, что гулкие удары, которые она чувствует, это вновь забившееся сердце кошки, а не её собственное, колотящееся за двоих. Будет ли лучше уйти с новой семьёй и жить бог знает где? Или пусть её выгонят… и тогда она попытается отыскать отца и маму самостоятельно?
Она кротко проследовала вслед за Гассбик и остальными в столовую, где вдоль стен стояли длинные узкие столы.
– Вот они, – громко сообщила Гассбик посетителям, которых Милу по-прежнему не видела из-за крупной фигуры директрисы. – Kindjes, встаньте в ряд.
В дальнем конце комнаты потрескивал огонь, и девочка задумалась, кем могли быть эти визитёры, раз они удостоились такого приёма в приюте. Нежданное пламя, однако, не объясняло разлитого в воздухе маслянистого запаха, который неприятно щекотал ноздри Милу.
– Быстро, – Гассбик схватила Милу за руку, поставила её вперёд, и, прошелестев шёлковой юбкой, развернулась к посетителям. – Старшие из моих сирот, как вы и просили.
Теперь директриса не загораживала ей обзор, и Милу увидела двух мужчин, стоявших у камина. Тот, что повыше, щеголял в сером шерстяном костюме хорошего покроя, поверх которого было пальто, отороченное мехом. Голову незнакомца увенчивал высокий цилиндр. Лицо почти наполовину скрывали огромные усы: длинные завитки тянулись из-под носа и доходили до густых бакенбард. Почти на каждом пальце у него блестело кольцо, а изо рта торчала курительная трубка. Мужчина помоложе, наверное, едва ступивший в пору зрелости, был одет попроще – в чёрные брюки и шерстяное пальто. Шляпу-котелок он надвинул так низко, что почти вся физиономия оказалась в тени, выставив на всеобщее обозрение только заострённый подбородок.
– По крайней мере, она увеличила наши шансы, так как оставила малышей наверху, – прошептала Лотта. – Теперь у каждого из нас – двадцатипроцентный шанс.
– Kindjes, – нараспев протянула директриса, – это господин Ротман.
Как же она подобострастно грассировала! Милу, опять ощутив покалывание в ушах, крепче сжала тряпичную кошку.
– Goedeavond[6], – произнёс усатый низким баритоном. – Рад с вами познакомиться. Я – господин Бас Ротман, а это – мой ученик, Питер.