– Я здесь хозяин, – сказал он строгим голосом; тон его голоса и манеры показывали, что он привык командовать. – Ты ударил моего управляющего, нанес ему телесное повреждение, теперь ты за это ответишь.
– Пошел к дьяволу, – спокойно сказал Иниго Дойл. Он знал, что эти виргинские плантаторы, несмотря на свирепый вид, мягкие и слабые. Сквайр отошел немного назад, снял дорогой жилет и кружевную сорочку, выпрямился, голый до пояса, на холодном ветру, и Иниго взяли сомнения. Удлиненная нижняя часть лица и тяжелые последствия оспы на лице делали наружность землевладельца неприятной, его голубые глаза были острыми и проницательными, а мышцы на руках внушительными. Иниго чуть было не отступил, но было уже слишком поздно. Он поднялся с балки и сжал кулаки.
– Твой управляющий – негодяй и мошенник, – сказал он, размахивая листовкой. – И ты такой же, я ручаюсь! В листовке говорится: три шиллинга за бушель, а он говорит – полпенни. И я повторю: пошел к дьяволу. Мои устрицы – лучшие во всем чертовом Чесапике!
Сквайр заколебался, посмотрел на кучи устриц в шлюпе Иниго.
– Хорошо, дай мне одну попробовать, – сказал он.
Иниго кивнул, его подручный, индеец-паманки по имени Амоки, кинул сквайру самую большую устрицу, какую смог найти. Сквайр подпрыгнул, схватил ее, с треском раскрыл. Тут же поднес устрицу к ноздрям, вдохнул запах, затем проглотил ее целиком, после чего вытер рот надушенным платком, вытащенным из потайного кармана брюк, и кивнул.
– В самом деле вкусно, – сказал он. – Но мы еще успеем поговорить о делах, а сначала ты должен ответить за нанесенное оскорбление.
Он выбросил вперед длинную руку: тяжелый удар опустился на челюсть Иниго и сшиб его с ног на деревянный настил.
За то время, которое понадобилось Иниго, чтобы вытрясти звезды из глаз и снова подняться, сквайр принял боевую стойку: кулаки сжаты, ноги на ширине плеч. Иниго попробовал кинуться на него, но опять оказался на земле. В третий раз все было так же. Ему с трудом удалось встать с досок, окровавленному и избитому, под настороженным взглядом своей команды. Разочарование в их глазах было для него больнее, чем любой из полученных ударов. Чтобы не уронить себя в глазах людей, он попытался напасть снова, но на этот раз сквайр поднял его в воздух и швырнул в мутную холодную реку. Иниго вынырнул, отплевываясь.
– Я сброшу своих устриц в канал, – закричал он. – Но тебе, грязный обманщик, они не достанутся!
Дойл отдал приказ на языке индейцев-паманки, но сквайр на том же языке отменил его. Индейцы подняли весла, но ничего не сделали. Потом сквайр закинул голову и расхохотался. Рокочущий звук разнесся по реке, рабы подхватили его, и воздух надолго наполнился смехом.
– Разве можно называть грязным обманщиком того, кто платит пять шиллингов за бушель отличных устриц? – спросил сквайр.
Иниго недоверчиво заморгал.
– П-пять шиллингов? – переспросил он, стуча зубами.
– Да, и они того заслуживают, – сказал сквайр. – Вкуснейшие моллюски из тех, что я когда-либо ел, все без исключения. Это битье, мой мальчик, было для того, чтобы научить тебя не поднимать руку на моего управляющего.
Потом он наклонился, вытащил Иниго Дойла из воды, распорядился, чтобы его завернули в индейское одеяло, и повел по дороге к большому белому дому. Они прошли вдоль галереи, через боковую дверь в рабочий кабинет сквайра. Это была простая квадратная комната, проще, чем ожидал увидеть Иниго в таком величественном доме, но в ней было столько книг, сколько он в жизни не видел. В углу стоял письменный стол, заваленный бумагами и чернильницами. На стенах висели прибитые гвоздями карты, потрепанные на сгибах от постоянного использования. Сквайр подошел к столу, быстро составил какой-то короткий документ, приложил к нему красную восковую печать с тремя звездами и тремя полосками и поставил большую витиеватую подпись.
– Этот договор делает меня единственным поставщиком твоих устриц в колонии и в Англию, – сказал он. – Я согласен платить четыре или пять шиллингов за бушель, в зависимости от размера, а ты согласен поставлять их мне, и только мне. Эта договоренность согласуется с твоими желаниями?
Дойл внимательно изучил документ, хотя ему основательно мешал опухший, подбитый сквайром глаз. Потом он поднял голову и здоровым глазом увидел, что сквайр пристально смотрит на него. Что-то шевельнулось в его душе. Вот человек, которьщ никогда не лжет, даже ему, Дойлу, а на честность нужно ответить честностью, иначе миром будут править мошенники и жулики.
– Возможно, ты захочешь разорвать эту бумагу и в свою очередь послать меня к дьяволу, – тихо произнес он, – после того, что я тебе скажу.
Сквайр не ответил.
Иниго глубоко вздохнул и попытался расправить плечи, невзирая на боль.
– Я – католик, – объявил он. – Ты поступил порядочно с моими устрицами, и ты первый человек, взявший верх над Иниго Дойлом в драке, поэтому я тебе это говорю.
Сквайр задумчиво кивнул. Он вертел в руках прибор для чтения, при помощи которого буквы на странице становились больше обычного размера.
– Даже если бы ты был самим викарием Рима,[35] я бы все равно купил у тебя устриц, – сказал он. – Католик ты или протестант, устрицам на это наплевать, как и великому Иегове, если хочешь. Так что – по рукам.
Иниго Дойл пожал руку сквайра, взял контракт, положил его в сумку и, выйдя из дома, пошел по тропинке к бурой реке. В кожаном кошельке у пояса прекрасной музыкой звенели золотые монеты.
Через несколько лет, когда колонии решили отколоться от Англии и наступила ужасная пора войн, большинство лодочников Чесапика остались преданными короне и королю Георгу. Сам Иниго Дойл не имел ничего против короля, ему было также наплевать на повстанцев, которых вела, как говорили, кучка аристократов-рабовладельцев из Виргинии и самоуверенные бостонские торговцы, заинтересованные только в том, чтобы набить карманы. Но вскоре он узнал, что предводителем восставших был тот самый сквайр с оспинами на лице, который заключил с ним договор на покупку устриц.
– Они победят, помяните мое слово, – однажды сказал он слоняющимся без дела лодочникам в таверне у залива, где они пережидали шторм. Несмотря на то, что повстанцы уже отдали и Нью-Йорк, и Бостон, и Чарлстон британским солдатам в алых мундирах.
Ловцы относились к подобным заявлениям скептически, но охотно спорили на этот счет.
– Почему ты так уверен в этом? – спросил один из них.
– Потому что я хорошо знаком с их предводителем, этим генералом Вашингтоном, – сказал Иниго. – Проглатывая устрицу, он может отличить плохую от хорошей, и он – единственный человек, который в честной драке взял верх над Иниго Дойлом. Если он может победить Дойла, он победит и самого короля.
Лодочники посмеялись и перечислили кучу причин, почему повстанцев уже можно считать побежденными, но Иниго Дойла не убедила ни одна. А на следующий день он повел свой шлюп к Делавэру через морскую блокаду у мыса Чарльза, чтобы присоединиться к армии повстанцев, лагерь которых располагался в Филадельфии.
1
Пожарный инспектор округа Вассатиг прибыл из Виккомака на красном «хёндае» с синей сиреной, мигавшей без звука, чтобы показать, что он по официальному делу, но особой спешки нет. Он развернул «хёндай», вышел из машины, обутый в термостойкие ботинки на толстой подошве, и примерно час простоял на краю обожженных ракушек под окном Дойла. Он пристально разглядывал обгоревший бак для мусора и треугольник, которым огонь небрежно отметил стену старого ресторана. Кровельная дранка обуглилась и прогорела в нескольких местах, выставив напоказ почерневшие балки и голые трубы. Вокруг оконной рамы, где была комната Дойла, красовался черный овал. У пожарного инспектора были широкая грудь, темные волосы, аккуратные седые усы и костюм из «Джей Си Пенни».[36] В руке он держал маленький диктофон, куда время от времени нашептывал непонятные комментарии.