– Останки? – Дойл не сразу понял, что они имеют в виду.
3
Мегги вытащила тушку опоссума из морозильника, все так же завернутую в пакет для мусора, только теперь замерзшую и ломкую. Она бросила пакет, он упал на пол с глухим стуком. Мегги отошла, взяла газетные листы, которые Брекен оставила на барной стойке, и разложила их на столе у окна.
– Никто не будет ковыряться в дерьме дохлого опоссума на моем чистом столе, – сказала она. Потом открыла пакет, сильно тряхнула его, и опоссум вывалился на газету. Из его задницы все так же торчал иглобрюх.
– Я думал, ты избавилась от этого чертового иглобрюха, – сказал Дойл.
– Не избавилась, как видишь.
– Выглядит не очень, – наклонившись, сказала агент Детвейлер.
– Да уж, – присвистнул агент Кин.
Дойл не смог сдержать самодовольную ухмылку.
– Ну, как с этим разбираются в Службе рыбного и охотничьего хозяйства, ребята? – спросил он.
Детвейлер бросила на него злой взгляд.
– У меня такое ощущение, что вам эта ситуация кажется забавной, – сказала она. Она замолчала и вытерла налет инея с газеты на столе. – Это вы, мистер Дойл? – указала она на снимок.
– Не очень хорошо получился, – признал Дойл. – Видна только кепка.
– Позвольте быть честным, – сказал агент Кин. – Похоже, у вас в самом деле отвратительный характер.
– Но ведь не я приехал сюда из Вашингтона, чтобы пялиться на задницу опоссума, – ответил Дойл.
– Нам не нравятся грубости, мистер Дойл, – сказала агент Детвейлер. – Можете рассматривать это как официальное предупреждение.
Она расстегнула темный пиджак и вытащила из внутреннего кармана пару белых хирургических перчаток. Пока она застегивала пуговицы, Дойл успел заметить перламутровую рукоятку револьвера 38-го калибра, удобно устроившегося в черной кожаной кобуре во влажной темноте подмышки. Она натянула перчатки, агент Кин сделал то же самое, и оба склонились над тушкой. Пока они работали, Дойл и Мегги отошли к бару. Мегги налила Дойлу еще порцию виски, а себе смешала «Кровавую Мери».
Через десять минут агенты осторожно положили замороженную тушку обратно в пакет, завязали на нем мудреный узел и стянули перчатки.
– Совершенно определенно это останки виргинского опоссума-альбиноса с полуострова Делмарва, – сурово сказал агент Кин.
Детвейлер подтвердила это, кивнув.
– Не забудьте об иглобрюхе, – ухмыляясь, сказал Дойл. Он испытывал головокружение от виски и от возможностей, на которые намекало приглашение Брекен.
– Учитывая обстоятельства, ваше легкомыслие кажется неуместным, – сказала агент Детвейлер. Ее трясло от злости. – Это животное было жестоко убито!
Кин положил руку на накачанное плечо напарницы, сдерживая ее.
– Вы осведомлены о наказании за убийство животного, находящегося под угрозой исчезновения, мистер Дойл? – спросил он.
– Вот что я вам обоим скажу, – ответил Дойл. – Эти чертовы опоссумы под такой же угрозой исчезновения, как и моя задница. Они просто наводнили здешние леса. Вот выйдите за дверь и сами убедитесь.
Агент Детвейлер побагровела, стряхнула руку Кина и угрожающе приблизилась к Дойлу.
– В нашей службе есть специальная папка, где содержатся личные дела некоторых преступников, – сказала она таким звенящим голосом, что было больно ушам. Брызги слюны летели в Дойла вместе с ее словами. На подмышках костюма сразу появились темные пятна пота. – Некоторые очень больные люди кончают, когда мучают животных. Так начинал Тед Банди, до того как перешел на девушек из женского клуба. Так они все начинают. Но если случай по-настоящему тяжелый, обычное животное уже не возбуждает. Теперь этим больным, безнадежно больным людям подавай исчезающий вид! Именно так! Они хотят животных, чья популяция настолько сократилась из-за жестокости и невоздержанности людей, что они почти исчезли с лица земли! – На последнем слове ее голос почти сорвался.
Дойл вспомнил о тридцать восьмом калибре, выпирающем под ее левой рукой, словно злокачественная опухоль, и подумал, что благоразумнее будет не отвечать.
Агент Детвейлер резко выдохнула, повернулась на каблуках и догнала агента Кина, который взял пакет с тушками опоссума и иглобрюха и пошел к двери. Не говоря ни слова, она забрала у него пакет, вышла из бара и села в фургон, хлопнув дверью. Опоссум начал таять почти сразу, как его достали из глубокой заморозки. Слабый запах гниения распространился по залу.
– Я бы посоветовал вам положить эту штуку у самой дальней стены, – крикнул Дойл агенту Кину.
– И открыть все окна, – добавила Мегги.
– Вы еще о нас услышите. – Агент Кин обвиняюще ткнул пальцем в Дойла. – С этого момента в Службе рыбного и охотничьего хозяйства будут рассматривать любую вашу попытку покинуть это место как доказательство вашей вины. В этом случае местными властями сразу же будет выдан ордер на ваш арест.
– Погодите-ка минуту! – разгневанно воскликнул Дойл. – Этот проклятый опоссум содержал записку с угрозой в мой адрес.
– Это вы хотите, чтобы мы так думали, не правда ли? – Агент Кин отвернулся и полез в фургон.
– К тому времени, как они доберутся до Покомока, эта штука будет очень сильно вонять, – сказала Мегги, глядя, как фургон выезжает с парковки.
Дойл поковылял к бару и слабо потянулся к виски. Но Мегги забрала бутылку и принесла ему чашку кофе.
– Ты должен сегодня работать, – сказала она. – Забудь о выпивке.
– Опять забыть? – переспросил Дойл. У него возникло ощущение, что он бьется головой о стойку бара.
– Вот именно, – ответила Мегги, но смягчилась и немного плеснула в кофе. – Я вот что скажу: от тебя больше неприятностей, чем от любого другого, даже твоего дяди Бака.
– А я-то здесь при чем? – поразился Дойл.
Мегти надолго задумалась.
– Ты действительно хочешь знать? – спросила она.
– Да, хочу.
– Все дело в твоем лице, – сказала она. – Некоторые люди всегда выглядят так, как будто что-то натворили, а другим все сходит с рук. Так вот, ты – первый вариант. Как гангстер из черно-белого кино.
Дойл поднял руки.
– Тогда полагаю, что я действительно в чем-то виноват, – сказал он. – Но ведь все люди в чем-нибудь да виноваты, разве не так?
– Говори за себя, – сказала Мегги с тенью улыбки на губах и вернулась к работе.
4
Остаток утра Дойл провел, ломая пятифунтовой кувалдой провисшую гипсовую челюсть черепа у первой лунки, чтобы добраться до сгнившей деревянной основы. Делать это в одиночку было очень сложно – балки каркаса были слишком тяжелыми, огромные глыбы гипса требовали еще пары рук. В начале первого по Бич-роуд к дому подъехала красная «субару-брат» без глушителя и так резко затормозила, что ее занесло. Дверца распахнулась. Дойл настороженно поднял кувалду, глядя, как к нему идет незнакомый человек в заляпанных краской джинсах и клетчатой рабочей рубахе. Наконец он узнал в нем Гарольда, нанятого им пацана. Он явился в первый рабочий день раньше, чем ожидалось, и нес свой обед в коричневом бумажном пакете.
– Здорово, приятель, – сказал Гарольд, подойдя ближе. При дневном свете он выглядел еще более бледным и худым, чем в тусклом свечении экрана в трейлере матери.
Дойл вытер со лба пот и посмотрел на часы.
– Разве тебе не нужно сейчас быть в школе? – спросил он. – Я не хочу вляпаться в какое-нибудь дерьмо со школьным надзирателем. – И вообще, сейчас еще есть школьные надзиратели?
Пацан пожал плечами.
– Ты же хочешь, чтобы я работал, да? – спросил он. Стоя перед ним и комкая бумажный пакет, он казался таким неуверенным и безобидным, что Дойлу неожиданно стало его жалко.
– Ты прогулял урок? Не волнуйся, мне ты можешь сказать.
– Только историю, – ответил Гарольд. – Мне по-любому поставят тройку с минусом, не важно, учу я или нет, и потом, все равно это полная туфта.
– Тебе не нравится история? – спросил Дойл.
Пацан помотал головой.
– Она скучная, – сказал он. – Наша училка из этих хиппи. Меня достало слушать, как плохие мертвые белые парни мучили индейцев, рабов и всех остальных, – как будто другие мертвые парни ничего плохого не делали. Херня это все. Я и так знаю, что все плохие. И зачем ради этого ходить в школу? – Пацан замолчал. – Слушай, так ты хочешь, чтобы я делал эту херову работу, или как?