Все эти мысли в мгновение ока пронеслись в голове, и я, вновь пробежав быстрым и цепким взглядом по небу, радуясь, что самолётов не видно, продолжил уничтожение механизированных колонн, непроизвольно ёжась при каждом разрыве артиллерийских снарядов неподалёку.
Плотнее прижался к прикладу противотанкового ружья и выстрелил по очередному немецкому танку, который крутил башней во все стороны, вероятно, пытаясь найти подходящую цель. После попадания вращение башни прекратилось, а сама машина начала дымить. Открылись люки и оттуда полезли члены экипажа. Они стали перебегать на противоположную сторону дороги. Я невольно сфокусировал взгляд в ту сторону и увидел, что в картофельном поле уже оклемались пехотинцы, которых я начал отстреливать, но, очевидно, не добил до конца ещё в самом начале боя.
«Эх вы, картофельные вы души. Ожили? Ну, ничего, сейчас мы это быстренько исправим!»
Помня, что, кроме всего прочего, я на общественных началах также занимаюсь и деводителеризацией Вермахта, сменил калибр на более мелкий и, взяв винтовку системы Мосина, открыл огонь.
В первую очередь отстрелялся по экипажу подбитого танка. Ну а потом занялся окучиванием картофельного взвода, а точнее, его небольших остатков. Остатков там было не более десяти человек, которые, уже давно не помышляя о наступлении, копались в грязи и картофельной ботве, пытаясь помочь своим раненым.
Этот балаган пресёк на корню, да так, что вся эта ботва завяла буквально за десять секунд, получив ураганный полив свинцом.
Убедившись, что пехота противника уничтожена, а в магазине осталось ещё два патрона, стал искать для них подходящие цели внутри колонны. Эти цели нашлись почти сразу. Двое солдат, вытащив из кузова грузовика пулемет, залегли под его задним колесом и собирались открыть огонь по лесополосе.
Разумеется, такого кощунства я допустить не мог, сразу же в них прицелился, но выстрелить и поразить цель мне не удалось. И всё потому, что новый взрыв артиллерийского снаряда раздался совсем рядом и меня взрывной волной бросило вниз окопа.
— Ого! Ещё бы метров пять и попали бы, — поднимаясь на ноги, прорычал я, протирая грязной рукой не менее грязное лицо.
Но мне уже было всё равно, грязный я или чистый. Всё это было полной чепухой. Не до этого мне стало.
— Да и было не до того! — поднял винтовку с земли. Спешно перезарядил её, поставил рядом, прислонив к уцелевшей стенке окопа, и, прильнув к ПТР, вновь переключился на технику.
Выстрел! И очередной Т-2 стал дымить. Ещё один выстрел, и стоящий рядом с ним французский танк вспыхнул. Вероятно, я пробил ему бензобак, а потому он немедленно загорелся, присоединившись к множеству горящих собратьев. Не став отвлекаться на эту апокалиптическую картину, навёл ПТР на застывший за ними Т-1, что из пулемёта строчил по возвышенности, на которой мы находились, и, попав ему в борт, отправил осколками на тот свет весь экипаж. Откуда я это знаю? Так логично же, ведь после того, как этот танк получил повреждения и стал дымить, никто из экипажа из люков так и не вылез. Вполне возможно, что они не вылезали, опасаясь снайперов, то есть меня. Но, тем не менее, вскоре это стало совершенно неважно. Танк подымил-подымил и загорелся.
— Меня это тоже устраивает, — устало буркнул я, не став сочувствовать врагам, которые предпочли пуле огонь. Наверное, было именно так. Плевать.
Ниже по склону громыхнул ещё один снаряд. Звук долетел какой-то искажённый, тугой, медленный.
Закрыв глаза, потёр лоб и чуть-чуть, аккуратно тряхнул головой. Она стала очень сильно болеть, и я начал подозревать, что артиллерийский обстрел прошёл для меня не без последствий. Скорее всего, c одним из взрывов я вновь получил очередную контузию.
Но жаловаться на боли в ноге, смертельную усталость, контузию и регулярно слезящиеся глаза сейчас было не время. Как не было времени и на детальный осмотр поражённых целей. Нужно было продолжать бой и поддерживать своих, потому что враг отступать ещё совершенно не собирался. Правда тут, справедливости ради нужно сказать, что и не мог враг никуда отступить. Колонна была заперта в огневой мешок и все мы, кто из засады, а кто из окопов, что у города, обстреливали колонну со всех стволов.
Последние мысли внесли в больную голову очередную логическую цепь, которая вызвала небольшое сомнение в последнем утверждении. Что-то не связывалось воедино. Где-то в цепи был разрыв. И в чём дело, я сразу понять не мог. Понадобились долгие полсекунды, чтобы я, наконец, осознал, что именно мне не нравится в логическом построении на тему огневого мешка и обстрела колонны.
А дело было в том, что сейчас, в этот миг, мне стало абсолютно ясно, что кроме меня никто вражеские колонны не обстреливает.
Вот я сейчас не стреляю, и техника, что стоит в колоннах, не поражается. Более того, с моей лесопосадки тоже никто в сторону немцев не стреляет. Исходя из того, что атакующие наш фланг немецкие пехотинцы, прежде чем оказаться на моей позиции, прошли как минимум половину лесополосы, получалось, что снайперская пара, прикрывающая ту сторону, либо погибла, либо попала в плен. Уйти они не могли, потому что мимо меня никто из них не проходил, не проползал и на мотоцикле не проезжал. Конечно, был шанс на то, что в запарке боя я отход мог и не увидеть. Но, скорее всего, не заметил я его потому, что этого отхода и не было вовсе.
Что же касается снайперской пары справа, то с ней тоже всё было, скорее всего, печально. Получив от меня отпор, причём трижды, немцы обошли мою позицию и, вероятно, атаковали прикрывающих снайперов с тыла. И если учесть, что сейчас стрельбы с той стороны не видно и не слышно, то судьба красноармейцев тоже незавидная.
Это я уже понял, как и то, что теперь в лесопосадке из наших войск я нахожусь один. Однако, если с этим было понятно, то непонятно было с другим: почему по немцам не работают наши пушки, ведь в начале боя артиллеристы неплохо себя показали и таки сумели замедлить продвижение противника?
«Так что же они молчат?»
Перебрался в часть окопа, откуда была видна окраина Новска, и сфокусировал зрение на наших позициях, а, точнее сказать, на тех местах, где должны были быть позиции артиллеристов. И уже через мгновение обомлел, увидев удручающую картину. Обе позиции были разбиты и дымились. У одной из пушек ствол был задран куда-то в небо, а щиток наполовину смят и разодран. Второго же орудия вообще не было видно, а из того места, где должна была находиться сорокапятка, к серым свинцовым тучам поднимался высокий столб чёрного дыма. Посмотрел по сторонам от места трагической гибели артиллеристов и увидел, что у выезда стоит горящая грузовая полуторка, к которой прицеплена третья из имеющихся у дивизии в наличии сорокапяток. Сама пушка тоже была подбита. Скорее всего, в неё попал артиллерийский снаряд, потому что от неё мало что осталось. Только груды покореженного железа и ствол говорили о том, что когда-то это всё было 45-мм противотанковой пушкой образца 1937 года (53-К).