Дружбан говорил так эмоционально, сдабривая рассказ для большей убедительности театральными жестами, что внимание владельца клиники полностью переключилось на него, огонь в глазах немного померк. Кажется, он только сейчас заметил, что левая половина моего сюртука выглядит более тёмной. За счёт цвета ткани кровавое пятно издалека в глаза не сильно бросается, да и свет в вестибюле не слишком яркий, приглушенный, рабочий день подошёл к концу.
— Ты ранен? — уже менее железным голосом спросил отец. Я кивнул. — Пойдём в смотровую, покажешь.
В вечерний час в больнице уже не многолюдно, как в разгар дня, тихо и спокойно. Заканчивающий рабочий день медперсонал учтиво здоровался со мной, но смотрел довольно странно, словно я тут нехило накуролесил накануне, хотя следов погрома нигде не заметил.
Отличалось поведение только одного старика с тросточкой, который посмотрел на меня с грустью и сочувствуем, когда я проходил мимо. Вместо приветствия просто кивнул и пошёл дальше по своим делам. Судя по идеально отглаженному белому халату и брюкам со стрелочками, он тоже лекарь, а не из среднего или младшего медицинского персонала. Это надо запомнить, похоже это самый лояльный ко мне персонаж в стенах этого здания.
Мы прошли по коридору и вошли в просторный кабинет. Белые стены, белая мебель, яркое освещение, всё как положено для добротной перевязочной или манипуляционной. В центре стоит высокая кушетка. Я начал расстёгивать сюртук и рубашку, оглядываясь, куда всё это деть, чтобы ничего не испачкать, испортить такую идеальную чистоту совесть не позволяет.
Отец посмотрел на моё кровавое тряпьё и немного побледнел. Возможно мне просто показалось.
— Из карманов всё вытаскивай, если там у тебя что-то осталось, и кидай одежду в таз в углу, — он подождал, пока я это сделаю и указал на кушетку. — Ложись.
Когда я забирался на высокое ложе, проигнорировав придвинутый невысокий табурет, в ране кольнуло, но не сильно. Зато появилась болезненность, когда отец приложил к ране руку. Илья стоял в дальнем углу, наблюдая со стороны, словно ждал реакции учителя на свою работу. И дождался.
— Ты его подлатал? — недовольно спросил отец, не оборачиваясь.
— Да, ваше сиятельство, — проблеял парень, уже морально подготовившись на всякий случай к основательной трёпке.
— Расслабься, вполне неплохо для начинающего, — успокоил его отец, что сопровождалось вздохом облегчения там в углу. — Кровотечения нет, рана заросла не полностью, но теперь всё в порядке. А ещё остался порез на лёгком. Хорошо, что нож прошёл вскользь, рана поверхностная. До левого желудочка совсем немного не достали. Сейчас я всё исправлю, но надо немного потерпеть, Борис Владимирович уехал в своё загородное имение, уже не будем его беспокоить.
Я молча кивнул, хотя не понял, при чём здесь некий Борис Владимирович, может анестезиолог? Отец глубоко вдохнул, закрыл глаза и под его рукой где-то внутри грудной клетки сильно зажгло, заставив меня зажмуриться и стиснуть зубы. Показывать свою слабость стоном я не буду, хоть и очень хочется. Я физически почувствовал, как от горячей ладони в меня входят потоки энергии, как они с усилием просачиваются через плоть. Что-то подобное уже было, когда Илья меня лечил в той несчастной подворотне, только намного слабее. Ну, вполне ожиданно, раз друг называет себя новичком, отец-то уже опытный лекарь, с солидным стажем.
Воздействие на рану продолжалось несколько минут, в течение которых я взмок, несмотря на то, что здесь было прохладно. А ещё, кажется, прокусил губу. Когда Склифосовский убрал руку, мы оба вздохнули с облегчением. По нему тоже пот тёк градом. Видимо для него это тоже не такая уж лёгкая задача. Или, что более вероятно, просто устал уже за день, это нормальное человеческое свойство.
— Полежи пока немного, — сказал устало отец и направился к раковине, чтобы помыть руки и умыться. — Я пришлю за тобой Виктора Сергеевича, он отведёт тебя в твой кабинет, переночуешь там под его чутким присмотром, а завтра уже видно будет. И о том, что произошло поговорим тоже завтра, и тебе и мне надо отдохнуть.
— Как скажешь, пап, — ответил я, даже не собираясь возражать.
Отец бросил на меня странный взгляд, вытер руки и лицо одноразовым полотенцем и вышел из манипуляционной. Мы с Ильёй остались одни. Друг подошёл ко мне и осторожно взял за руку, словно я его старый больной отец, лежащий на смертном одре.
— Повезло тебе, что он не стал сегодня разборки устраивать, — сочувственно покачал он головой и подмигнул. — А завтра будет новый день, за ночь отойдёт немного. Ты ж знаешь, что человек он не злой. Горячий, вспыльчивый, но отходчивый. Но вляпался ты конечно знатно.