Но все это, как оказалось, были еще «цветочки». Двоюродная сестра ныне правящего монарха, короля Руфина V-го Долготерпеливого (злые языки поговаривали, что сие прозвище он получил благодаря своей драгоценной сестрице — именно благодаря ей, которая испытывала его терпение по сто раз на дню), так вот! она и только она могла додуматься ввести в обиход искусно выточенные и ярко раскрашенные головы страшилищ и монстров. Новая мода неукоснительно (не-у-кос-ни-тель-но!) предписывала каждому титулованному господину (госпоже) украшать ими свою спальню.
Священнослужители тут же, в очередной раз, предали ее анафеме (разумеется, моду, а не великую герцогиню), что придало «последним веяниям» аромат греховности и соблазна. Запретный плод, как известно, сладок: на следующий же день после оглашения «приговора» придворные буквально сбились с ног в поисках наиболее жутких харь из дерева, железа, серебра либо золота. Кто не мог найти готовые — заказывал их резчикам, ювелирам и златокузнецам. Поднялся страшный переполох. Многие уже не могли заснуть, если на самом видном месте их спальни не скалила зубы какая-нибудь морщинистая, пятнистая рожа с налитыми кровью выпученными глазищами и ошметками сине-зеленых (либо желто-серых) волос на бугристом затылке.
Но графиня Марта и тут решила всех перещеголять. Поначалу прибывшее на рассвете письмо, ради которого королевскому курьеру пришлось загнать двух лошадей, изрядно ее озадачило. Она внимательно прочла его, затем — перечла (то ли три, то ли пять, но уж никак не менее двух раз) и глубоко задумалась.
Осенившая ее мысль оказалась не просто удачна и хороша: она была ве-ли-ко-леп-на! Графиня решила украсить будущую супружескую спальню головой настоящего дракона. Каково, а?! Простенько и со вкусом. Это вам не какие-то размалеванные деревяшки с приклеенной крашеной пенькой или металл — такой блестящий, но (увы!) холодный и неживой. Какая же она у-ум-мница, прелесть! А уж в том, что про ее несравненную, неподражаемую, просто непередаваемую (бес-по-доб-ную!) оригинальность вскоре узнают ближайшие соседи и, благодаря им, новость лесным пожаром распространится по всему королевству, там, глядишь, — и по другим, она не сомневалась. А ни капельки!
И она, графиня Марта, госпожа у’Ксус-Вини, будет надолго (если не навсегда) признана Наимоднейшей! Наипервейшей! Одним словом, Наиблистательнейшей из Прекрасных Дам! Ее имя занесут в Главную Бархатную Книгу Двенадцати Королевств, в ее город станут съезжаться толпы почитателей (а, значит, появится дополнительный доход, и она — что весьма немаловажно! — станет еще богаче); ее соперницы и недоброжелательницы умрут от зависти, и агония их будет долгой и мучительной. О-оо… как же ты близко, счастье…
Графиня глубоко вздохнула и зажмурилась, стараясь унять неистово колотящееся сердце. Через пять минут ее лицо вновь закрывала привычная маска: высокоаристократическое, уксусно-лимонно-кислое выражение. Она (как всегда) жеманно, одними лишь кончиками пальцев, попыталась ухватить крошечный серебряный колокольчик в форме лилии, но волнение графини было все еще так велико, что она (ах, ах!) не смогла удержать его.
Быстро озирнувшись по сторонам — нет ли поблизости очередного обожателя или придворной дамы (слуги были не в счет — при них графиня почти не притворялась), резко наклонилась, схватила колокольчик и, с силой, невероятной для столь эфирного существа, затрясла.
Сбежались слуги и служанки, выслушали свою госпожу и — в мгновение ока рассыпались по замку, спеша выполнить полученные приказы. Буквально через час они (все до единого) вновь стояли перед хозяйкой. Их отчет не занял много времени: все было выполнено, причем, как всегда — наилучшим образом. Ее малый двор оповещен и собран, конь ее драгоценного жениха, несмотря на его (коня, а не рыцаря) яростное сопротивление, взнуздан; провиант для его господина приготовлен, трубы герольдов начищены (аж до зеркального блеска), дорога от замка до городских ворот усыпана цветами (разумеется, желтыми и лиловыми), и взволнованные горожане с платочками в руках уже толпятся по обеим ее сторонам.
— Да, чуть не забыла! — личная служанка графини, хитро блеснув раскосыми глазками, хлопнула себя по лбу и, с виноватым видом, протянула хозяйке небольшой, туго набитый мешочек, полный серебряных и медных монет (разумеется, самого малого достоинства) — непременный атрибут каждого празднества.
Щедрость иногда просто необходима и (как ни странно это звучит) — даже полезна. Деньги — удивительная вещь. Их нежный звон способен, если потребуется заглушить самую громкую, гневную речь и сломить почти любое сопротивление. Так, считала прекрасная графиня Марта у’Ксус-Вини, а она была очень (оч-чень!) умна.
Оставался пустяк. Самая малость. Известить обо всем жениха. Рыцарь в это время тихо страдал в своей комнате и, в надежде кое-как скрасить невеселый досуг, пытался читать «Сумеречные беседы» — написанный тяжелым, неповоротливым языком, полный зубодробительных терминов и мрачных, пугающих подробностей, знаменитый трактат святого Бонфуция о потусторонних силах. Сидя у зарешеченного окна, Эгберт уныло разглядывал иллюстрации. Как и текст, они не отличались жизнерадостностью.
Внезапно дверь распахнулась. Во всю ширь и с оглушительным треском. И мощная струя свежего воздуха ворвалась в «узилище». Следом за ней вбежал юный слуга: грудь его раздувалась, будто кузнечные мехи. Не переставая кланяться, мальчишка скороговоркой выпалил свои «нижайшие заверения в преданности» и любезное приглашении госпожи.
Его слова не обрадовали Эгберта. (Хотя сердце — вот загадка! — почему-то радостно екнуло). Рыцарь со вздохом отложил книгу в сторону, медленно поднялся и направился к кровати, про себя удивляясь: отчего это мальчишка не рвется ему помочь? Ведь из-за сложного покроя облачиться в свадебный наряд без посторонней помощи было весьма затруднительно, а то и вовсе невозможно. Двигался Эгберт с резвостью осужденного, и слуга успел напомнить ему, почтительно придержав за локоть:
— Все давно ждут Вас, господин! Пожалуйста, следуйте за мной. А это, — он небрежно кивнул в сторону разложенной одежды, — это ни к чему.
Когда Эгберт Филипп, сиятельный барон Бельвердэйский, подошел к высоким, пятиметровым дверям зала (створки эбенового дерева украшала замысловатая, малопонятная резьба), к нему, неизвестно откуда, метнулась маленькая черная кошка. Она ласково потерлась о его ноги, жмурясь и громко мурлыча, а затем — исчезла так же быстро, как и появилась. Будто сгинула. И сердце Эгберта снова екнуло. И снова (о, чудо!) радостно.
Надо ли описывать последующий прием? Тем более, что подобных описаний полным-полно в любом рыцарском романе, к чему повторяться? Пожалуй, стоит лишь добавить, что из-за каприза свое сиятельной невесты, Эгберт отправился на поиски дракона, и свадьбу до возвращения рыцаря (к его величайшему, огромнейшему, непередаваемому счастью) решили отложить.
Междуглавие
Раскрыть тайну герцога Одерхунда оказалось для Эрлиха нелегкой, если не сказать — и вовсе непосильной — задачей. Какой же страшной, какой же чудовищной должна быть тайна, если всякий, при одном лишь упоминании о ней, замирал и пятился, а потом, опомнившись, стремглав убегал — подальше от сумасшедшего, отважившегося на подобный риск. Прочь, прочь, прочь!
Все окрестные — и замковые, и бездомные, пробавлявшиеся страхом случайных путников и не брезговавшие пуганием зверья и домашней скотины, — словом, все, какие ни есть, привидения — и те вздрагивали и тряслись при звуке этого имени. «О-дер-хунд…ууу-ууу-ууууу! Нет-нет-нет! Уууууууууу!!!» И сколько не пытался Эрлих, сколько не старался — добиться ответа, связного и толкового, все объясняющего ответа, ему так и не удалось. Увы.