«Если город оккупирован, вокруг солдаты врага, то мы с этим лейтенантом находимся в окружении. Если нас поймают, то судьба наша будет незавидна. Лейтенанта, скорее всего, ждут пытки, а затем расстрел. А меня просто расстреляют или в концлагерь сошлют. И ещё неизвестно, что хуже. Видел я фотографии наших военнопленных в фашистских лагерях — зрелище ужасное, как, в общем-то, и всё, что захватчики творили на нашей земле. Поэтому попадать в плен, и уж тем более сдаваться на милость гитлеровцам, я не собираюсь. А потому нужно начинать выбираться из этой неприятной ситуации».
Но вначале необходимо было выяснить обстановку более детально. И я попросил лейтенанта вспомнить, сколько часов назад немцы заняли город, и есть ли у того часы, чтобы сказать, сколько сейчас времени.
— Без четверти девять. Вечер. В город немцы вошли где-то в двенадцать дня. Сюда я тебя перенёс часа три назад. До этого я, как и ты, тоже без сознания находился.
Я, собственно, что-то такое предполагал, а потому задал самый актуальный на этот момент вопрос:
— И что, Вы считаете, в данной ситуации нам необходимо предпринять?
Воронцов помолчал, а затем, поднявшись, сказал:
— Пойду в соседнее помещение. Там щель в стене есть. Через неё видно, что на улице делается. Может, удастся ещё что-то выяснить. А потом думать будем.
Я услышал, как он поднялся, положил одну руку на стену и, используя её как ориентир, аккуратно ступая, пошёл искать дверь.
Не было его довольно долго. За это время я успел обдумать своё незавидное положение с множества сторон и пришёл к выводу, что задерживаться в этом подвале не стоит.
«Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем больше шансов у нас на то, чтобы встретиться с нашими воинскими частями и соединениями. Ночью немцы, скорее всего, наступать не будут, а это значит, что мы фактически находимся на линии соприкосновения — передовой, то бишь. И если мы рванём отсюда прямо сейчас, то пробраться к своим будет гораздо легче… Но есть огромная проблема — у меня на глазах бинты. Я просто не смогу нормально идти, а, значит, наше бегство будет обречено на провал. Вариант ждать тут шесть дней, как прописывали врачи, даже рассматривать не имеет смысла. Мало того, что у нас нет еды и воды, необходимых для существования в столь длинный период времени в подвале, так ещё и фронт за эти дни укатится километров на сто. А по немецким тылам разгуливать лично у меня никакого желания нет. Если и воевать, то в регулярных частях, где есть вооружение и довольствие, а не партизанить в одиночку по лесам, стараясь не угодить под нашу или немецкую пулю».
Обдумывая это, я уже давно принял для себя решение и стал действовать, так как это было необходимо. Развязывая повязку на глазах, я очень надеялся, что из-за того, что не смог выполнить рекомендации медиков, я полностью не ослепну.
«Но другого варианта у меня не было. Незрячим я попросту не смогу действовать в данной обстановке. А значит, у нас будет очень мало шансов выбраться отсюда живыми», — сказал я, себе полностью освободив голову от бинтов.
Очень хотелось потереть веки, потому что они стали немного чесаться. Но я, помня, что нахожусь в крайне нестерильных условиях и руки у меня, скорее всего, грязные, не стал этого делать, а сосредоточился и медленно открыл глаза. В голове отчего-то всплыл сюжет романа «Вий», и, разумеется, именно тот хрестоматийный момент, где этот самый Вий просит поднять ему веки. Мне просить было некого, поэтому, к своему величайшему счастью, я поднял их сам. А когда осознал, что мои глаза открыты, оторопел от увиденного.
Помещение, в котором я находился, площадью было около пятнадцати квадратных метров. Какие-то тюки, шкафы у стен, стоящий в углу топчан. Всё говорило о том, что это помещение использовалось как склад. Окон в нём не было, но была дверь, ведущая в соседнее помещение. Вероятно, именно туда и ушёл мой коллега по несчастью.
Предположение оказалось верным. Не прошло и секунды, как эта массивная дверь с негромким скрипом открылась, и оттуда, всё так же держась за стену, вышел Воронцов.
Он обогнул шкаф, затем топчан и, приблизившись, прошептал:
— Забабашкин, ты где? Как бы мне на тебя не наступить…
— Я здесь, — ответил я.
Встал и, подойдя к лейтенанту, взяв его под локоть, решил отвести того в наш угол. Но когда до него дотронулся, тот, вероятно от неожиданности негромко вскрикнул и сердито зашипел:
— Ты зачем встал⁈ У тебя контузия! Тебе надо меньше двигаться. Да и не видишь ты ничего. Упадёшь, разобьёшься ещё, чего доброго. Возись потом с тобой. А ну, садись на место!
— Хорошо, — не стал я ему перечить.