При оперативном опросе соседи сообщили, что в доме прописан 25-летний сын потерпевшей – Геннадий Аболмасов, проживающий в Краснодаре у В. И. Кочетковой, с которой находился в гражданском браке. Работники милиции получили от соседей сведения, что Геннадий иногда бил мать и находился якобы в неприязненных отношениях с ней, настаивал на выселении Ковалева, высказывал опасение, что мать может оформить домовладение на этого квартиранта.
Г. Аболмасов и В. Кочеткова 25 февраля 1983 г. в середине дня были доставлены в Октябрьский РОВД г. Краснодара. Здесь прокурор Октябрьского района Щ. и следователь той же прокуратуры К. дали указание сотрудникам милиции задержать доставленных в порядке ст. 122 УПК РСФСР и поместить в изолятор временного содержания при УВД Краснодарского горисполкома, хотя оснований для задержания, предусмотренных законом, не имелось. Задержанным не были разъяснены права подозреваемого. Кроме того, Аболмасова не стали допрашивать по мотивам задержания и даже не объявили, в совершении какого преступления он подозревается. Следователь прокуратуры К. вместе с инспектором уголовного розыска Никитиным основное внимание уделили попыткам получить признание от беременной Кочетковой о совершении убийства Аболмасовым. 25 и 26 февраля на допросах Кочеткова твердила, что ночью Геннадий никуда из дома не уходил, а про данное преступление ей стало известно лишь после доставления в милицию. Следователь К. заверял ее, что сам Аболмасов уже признался в убийстве матери и квартиранта, и если она не расскажет об этом, то будет отправлена в тюрьму, а ее малолетнего сына поместят в детский дом.
27 февраля прокурор Октябрьского района Щ. на допросе пообещал немедленно отпустить ее на свободу в случае дачи показаний, изобличающих Аболмасова. И Кочеткова подписала свой протокол допроса, составленный прокурором Щ., в котором было указано, что ночью 25 февраля 1983 г. муж уходил из дома, вернулся со следами крови на руках и одежде.
В тот же день аналогичные показания с записью их на магнитофон Кочеткова была вынуждена дать следователю прокуратуры К., а 28 февраля такие же показания с записью на магнитофон она дала следователю Кузнецову в присутствии прокурора Щ., который рекомендовал ей придерживаться подобной линии поведения, иначе она будет заключена под стражу. 28 февраля 1983 г. Кочеткову освободили, избрав мерой пресечения подписку о невыезде, но обвинение так и не предъявили.
Проведенными экспертными исследованиями не удалось обнаружить никаких следов крови на теле и одежде Аболмасова, что должно было вызвать сомнения в объективности показаний Кочетковой, полученных таким путем. Но следствие с самого начала отрабатывало только версию совершения преступления из корыстных побуждений Геннадием Аболмасовым, который якобы опасался передачи матерью Ковалеву доли своего домовладения и денежных сбережений. Фактически только на третий день содержания Аболмасова в ИВС ему сообщили о гибели матери и Ковалева. Прокурор Щ. принимал участие в проведении некоторых его допросов, высказывая угрозы и демонстрируя уверенность в его вине, а порой сам допрашивал арестованного. Следователь К. во время допросов Аболмасова применял разнообразную тактику: обещал освободить от уголовной ответственности в случае признания вины в убийстве, учитывая, что обвиняемый является инвалидом вследствие черепно-мозговой травмы; сулил расправу со стороны сокамерников; гарантировал вынесение судом смертного приговора в случае непризнания вины; угрожал различными гонениями на жену и ребенка; неоднократно воспроизводил аудиозапись показаний Кочетковой, где она уличала его в убийстве.
При осмотре места происшествия на филенке двери обнаружили отпечатки пальцев Аболмасова. Последний подтвердил, что мог оставить их 24 февраля, когда с помощью топора пытался заменить замки на двери комнаты, где жил Ковалев. Обвиняемый категорически отрицал свою причастность к преступлению и заявлял, что в ночь на 25 февраля к матери домой не приходил. Отказалась от своих показаний, изобличающих мужа, и Кочеткова, объяснив их незаконным воздействием работников милиции и прокуратуры.
Геннадий Аболмасов подвергался жесткому прессингу со стороны сокамерников, которые применяли к нему физическое насилие и склоняли к самоубийству, в результате чего ему неоднократно вызывали врача.