— Смотрю, ты знаешь достаточно сложные названия, — кажется это не попытка взаимодействия, а что-то сродни удивления. Но Ромку ужасно воодушевляет.
— Я много знаю! — восклицает он. — И про места их обитания, и ещё про разные виды. И про палеозой, пермский период, мезозой.
Ромка просто влюблён в динозавров. Иногда мне кажется, что дети трёх-шести лет знают о динозаврах больше, чем палеонтологи.
— У меня энциклопедия есть — мне Дед Мороз в прошлом году подарил. Я её тоже взял. Хочешь, покажу? — Ромка бросается к своему рюкзачку.
— Не нужно, — обрывает его Нажинский, глядя на часы. — Нам пора выезжать: уже девятнадцать пятьдесят шесть.
— Мы возьмём свои вещи, они нам нужны… Ярослав Юрьевич.
Назвать Нажинского по имени я не решилась.
— Хорошо. Но поехали уже.
Он, к моему удивлению, берёт одну сумку и чемодан. А потом кладёт их обратно, забирает Ромкин рюкзак с динозаврами, забрасывает его на плечо, снова берёт сумку и чемодан.
Надо же, а я уж подумала, самой тащить придётся.
— Надеюсь, детское кресло есть? — спрашиваю уже у машины на улице, стараясь игнорировать любопытные взгляды соседей в окна.
— Есть, я купил.
— Хорошо, что ты всё можешь купить, да? — бормочу себе под нос, пока Нажинский складывает наши вещи в багажник машины.
Надеюсь, он не услышал.
Я усаживаю светящегося восторгом Ромку в дорогую тачку его папаши, пристёгиваю, а потом залезаю и сама рядом. На переднее совсем не хочу.
Через несколько минут машина трогается, а я прикрываю глаза. Мы с Ромкой едем в неизвестность.
8
— Мам, я писать хочу, — шепчет Ромка мне, потирая сонные глазки.
— Нам нужна остановка, — говорю громче, чтобы Нажинский на переднем сидении услышал. — Роме нужно в туалет.
— Мы на скоростной трассе, — отвечает, не отвлекаясь от дороги. — И уже дважды останавливались.
— И что теперь, ему описаться?
— Ну памперс бы надела.
— Ему четыре, какой памперс?
— Уже четыре с половиной, мам, — тихо поправляет меня Рома.
— Да, зайчик, — киваю ему и сжимаю руку. А потом снова обращаюсь к Нажинскому, рискнув назвать его просто по имени: — Нам нужна остановка, Ярослав. Он ребёнок, и терпеть не может. Да и вредно терпеть.
В отражении зеркала вижу, как он поджимает губы, но всё же сбавляет скорость и съезжает на обочину в промежутке между ограждениями.
Я выбираюсь из салона и помогаю вылезти Роме. Нажинский тоже выходит, разминается, смотрит на часы на руке в нетерпеливом ожидании, пока мы там сделаем все дела.
— Мам, дашь печенье? — Ромка прячет зябнущие руки в рукава. — Есть теперь хочется.
— Не сорите в машине, — говорит мужчина, а я подкатываю глаза, отвернувшись.
Помогаю Ромке забраться в салон, и пока он мостится в кресле, прикрываю двери оборачиваюсь к Нажинскому.
— Зачем вам вообще ребёнок? — говорю сердито. — К чему всё это? Дети мусорят, шумят, у них есть масса своих потребностей. А вы занятой человек, которому всё это мешает, в тягость. Тогда ради чего? Мы ведь не трогали вас, я ничего не просила и не предъявляла. Та ночь… вышла случайно, и я никаких претензий к вам не имела и не собиралась иметь.
Последние два дня, как Нажинский появился в нашем городе, я задавалась этим вопросом. Что ему надо от нас? Зачем ему Рома? Но, кажется, он и сейчас мне не собирается давать ответ.
— Садись в машину, София, мы и так уже потеряли много времени, — отрезает он после пары секунд молчаливого созерцания меня, и сам садится снова за руль.
Ну а мне ничего не остаётся, как тоже забраться в салон.
Я даю Ромке сушку и прошу есть аккуратно. Мощусь поудобнее рядом с детским креслом, наблюдая через лобовое, как впереди бежит лентой дорога среди заснеженных обочин. Редкие жёлтые фонари тускло подсвечивают мягко и бесшумно падающие лапастые хлопья снега.
Меня начинает клонить в сон. Эмоционально тяжёлые два дня и прошлая ночь почти без сна дают о себе знать. Ехать долго, в интернете пишут, что около пятнадцати часов, и мне, честно говоря, немного тревожно. Дорога длинная, однообразная, и уснуть за рулём может любой, даже такой робот, как Нажинский. И проехали мы только около четырёх.
Но всё же меня утаскивает в дремоту. Сном это назвать сложно, я вроде бы и слышу какие-то звуки, сознание фиксирует движения или вздохи Ромы во сне, но до конца я как бы не присутствую.
Просыпаюсь я от того, что Ромка начинает вертеться в кресле, а потом просыпается тоже.
— Мы ещё не приехали, мам? — спрашивает сонно.
— Нет малыш, ещё в пути.