Со стороны дороги, что идет краем леса, послышалось урчание моторов. Все ближе, ближе, вот и голоса, резкие, каркающие — команды подают. Это опять движется колонна. Привыкшие к таким встречам, все трое выбираются на край оврага, ложатся и замирают, наблюдая из лесной чащи за движением врага.
— К фронту, — определяет Еремеев.
— Вот бы стать невидимками! — горячо шепчет Женька. — Прицепиться и ехать аж до самого фронта.
— А мы кто? — делает удивленные глаза Еремеев. — Мы и есть невидимки. Соображай! — и добавляет серьезным тоном: — Это хорошо, что колонна протащилась. Следом и двинем. Чего лучше, когда враг перед глазами. И ночи нечего дожидаться. Подъем!
Сеня кряхтит, поднимается, держась за ствол дерева, бормочет что-то и стоит на одной ноге.
— Терпи, казак, — веселым голосом поддерживает пограничника Еремеев. — Карета подана господину царю, елки-моталки! — И он взваливает Сеню себе на спину.
9
Женька все недоумевал: почему нет следов войны, следов боя?
— Какие тебе следы? — удивился Еремеев. — Окопы, что ли? Ну посуди, во-первых, идем лесом, а зачем в лесу окопы? Тут ровики роют и то редко. А вот в поле… Да что говорить… Небось и времени на то не было. Видишь, как прут, гады. Ничего, — зло цедит Еремеев, — где-то уж нарыли небось… Стоят ребятки. Вишь, муку-то везут, полны вагончики!
Еремеев вообще-то не любил говорить на эти темы, и Женька понимал, почему: где-то воюют его товарищи, а он, командир Красной Армии, прячется по лесам. Сеня, понятно, раненный, он и так и так лежал бы в госпитале — не вояка. А Еремеева жалко, мучается он… И чем больше старался Еремеев быть бодрым, всем видом своим показать неутомимость и даже веселость, тем более Женька жалел его. И вот чудо — сам начинал подражать командиру. И тогда становилось ему легко, не так болели спина и ноги… Только ночами было одиноко и зябко, и становилось жалко себя… Женька силился не думать о доме, о маме, об отце, а старался вспоминать веселые и смешные случаи из своей маленькой довоенной жизни. О школьных проделках он даже рассказывал Еремееву и Сене, желая рассмешить их. Еремеев после одного такого рассказа серьезно сказал Женьке: «Молодец ты, парень, понимаешь ситуацию. Из тебя толк выйдет». А Женька не сразу уловил, за что такая похвала. Он просто хотел развеселить Сеню. Но Женька любил, когда его хвалили или хотя бы замечали. Может, потому и «безобразничал» иногда до войны. Опять «до войны»! Прямо какая-то линия фронта в человеческой жизни! Ничем не замажешь, не залепишь.
Теперь шли они зыбким болотом. Страшно оттого, что движется земля под ногами, дышит словно. Женька идет первым — он легче и «маневреннее», как сказал Еремеев. А командиру где ж быть маневренным, если на спине у него Сеня, а глаза заливает едким горячим потом? Посмотреть на них со стороны — родная мать не узнает. У Еремеева усы и борода русого цвета. Светлые глаза стали большими и даже выпуклыми. Он походил сейчас на какого-то киноартиста, но Женька никак не мог вспомнить фамилию. Сеня тоже оброс рыжеватой щетиной, только она у него хотя и длинная, по какая-то кустистая и мягкая. А сам Женька — большая голова на тоненькой шее, шапка спутанных волос вокруг маленького темного личика. Все трое худы и грязны неимоверно — одежда пропитана соками травы, землей, болотной жижей…
Ходит под ногами трясина, хлюпает вода, руки и плечи оттягивает оружие, особенно неудобна и тяжела винтовка. И как с ней воюют? — думает Женька. Насколько автомат легче и огня дает больше!.. Гранаты тоже тяжелы, но в рюкзачке это не так чувствуется, хотя спина беспрестанно ноет.
И вот — наконец-то! — короткий свист. «Стой!» — значит. Тут только Женька заметил, что идет уже по сухому. Неужели болото кончилось? Все равно земля мокрая… Ну и что ж, что мокрая, стульчик тут тебе никто не подставит. Женька опустился на землю, и все тело его сразу загудело, как телеграфный столб.
Сеня лежит ничком, подогнув под себя здоровую ногу.
— Что-то не могу я совсем. Верно говорю, командир… Все, видать… — забубнил пограничник.
— Да ты что, чучело огородное! — хохотнул Еремеев, отирая ладонью пот с лица. — Столько идти, елки-моталки, и загнуться в вонючем болоте? Я этого тебе не могу позволить. Командир я или не командир? — И Сеня счастливо улыбается в ответ на эти слова. А Еремеев повернулся к Женьке. — Ты-то как, разведка?
Женька не отвечает. Что тут скажешь? Хочется есть, пить, дать телу хоть какой-нибудь отдых. Что, Еремеев не понимает, что ли? И Женька все-таки сказал: