И все же он вздрогнул всем телом, когда рванули гранаты. И тут же застучал автомат. Очередь, еще одна. Короткие, гулкие. Все смолкло. Что там? Лежать было невмоготу. Женька встал на колени и, вытянув шею, прислушался.
— Боец Берестов! — раздалось вдруг далеко, но зычно, будто на весь лес прогремело. — Ко мне!
Еще не зная, что и как и почему это слово «боец» появилось, Женька бросился бежать на голос. Бежал, не разбирая дороги, продираясь сквозь темные кусты. А тяжелая Сенина винтовка — сейчас — словно соломина.
Вот он, Еремеев! Стоит, широко расставив ноги. Перед ним на земле, положив на голову руки, лежит немец. Остальных четверых и не видать…
— Встать! — заорал Еремеев и ткнул сапогом немца в бок. Тот вскочил. — Руки! — Немец оказался здоровым бугаем. Он вытянул вверх руки, а Еремеев сказал Женьке: — Сними с него ремень! — Но Женька никак не мог дрожащими руками справиться с пряжкой на ремне солдата. — Не тот! Брючный ремень! — Еремеев говорил громко, громче, чем надо.
Под маскхалатом у немца было тепло. Женька нащупал ремень на брюках. Он был тонкий, кожаный, с обыкновенной застежкой шпинечком, выдернул его из шлеек и протянул Еремееву.
— Подними его автомат. Приставь ему к груди!
Еремеев связал немцу руки.
— Вперед! — приказал он.
И они пошли. Не прячась. Не пригибаясь. В рост.
Еремеев шел и говорил без остановки, говорил что попало, ругался даже, кричал, да так громко, зычно, словно своей ротон командовал. И Женька понял: чтоб наши услышали его русскую речь, чтоб не стреляли, чтоб поверили…
Лесок кончился. Впереди не то широкая поляна, не то поле — не видно уже ни черта! Вдруг немец остановился. Сказал громко, не поворачивая головы:
— Минен! Рус минен!
— Я тебе дам мины! — заорал Еремеев. — Ты шел сюда, скотина, и знал, что тут мины? Сволочь поганая! Вперед!!! — снова заорал командир, однако отпустил немца на несколько шагов впереди себя. — Поотстань, Евгений. Иди точно в след! Слышишь?
— Слышу, — ответил Женька и опять все понял…
И вдруг крик, чужой, далекий и родной!
— Стой! Стой, язви вас в душу!
— Стою, браток, стою, милый… — срывающимся голосом заорал в ответ Еремеев. — Со мной пленный!
— Ждите! — прокричал другой голос потоньше.
Эти томительные полчаса! А Еремеев, положив немца лицом на траву, рассказывал Женьке, наверное, для того, чтобы скоротать время до встречи и хоть немного успокоиться:
— Подхожу сзади. Они, паразиты, идут себе, разговаривают, лясы точат. Вдруг останавливаются, сходятся в кучу. Гляжу, закуривают. Ей-богу! Накрылись маскхалатом и курят. Ладно, думаю, покурите перед смертью. А гут этот, — Еремеев кивнул в сторону немца, — вылезает из-под крыши, нужда ему вышла… Все, решаю, хватит! Пока не расползлись… Ну и шваркнул из-за дерева гранатами. Хорошие у них гранаты, удобные… От четверки ничего не осталось! Так под плащ-палаткой и подохли. Я из автомата по этому. Он еле штаны успел натянуть, а уж руки поднимает. Ладно, думаю, пригодится нашим. Разведчик все-таки…
Впереди послышались голоса. Светили под ноги фонариком. Несколько человек шли гуськом. Кто-то спросил громко:
— Кого это на минное поле потянуло?
И Еремеев ответил так, словно ничего не случилось:
— Да кто ж его знал? Немец закричал: «Рус минеи». Знает, сволочь! А потом вы нас остановили.
— Слышали мы вашу войну…
— Было дело. А где командир?
— Что вы хотели? — отозвался человек в фуражке.
— Там четверо лежат. Оружие небось при них, карты… Похоже, разведка к нам шла, товарищ… командир.
— Придется вернуться, показать, — строго сказал тот.
— Вот мальчик покажет. Ты не уморился, Евгений?
— Покажу, конечно! — обрадовался Женька. Он был возбужден и усталости не чувствовал.
Странно, но встреча со своими оказалась не такой, как представлял себе Женька: объятия, слезы, тары-бары — как в кино. Нет, говорили спокойно, сдержанно, никто не пожимал рук, не хлопал по плечу.
По дороге к месту еремеевского боя никаких вопросов Женьке не задавали. Шли молча. Он и еще три бойца, один из которых, ясно, был старшим. Женька, как ни старался, не мог разглядеть в темноте, что у того в петлицах — треугольнички или кубики.
Зато на обратном пути этот старший говорил много, вернее, задавал вопросы, переспрашивал, словно не расслышав поначалу Женькины ответы. Вот опять спросил:
— А в Москве где живешь?
— На Маросейке.
— Совсем земляк! А я у кинотеатра «Аврора». Знаешь?..
— А как же, у Покровских. А у нас в переулке «Арктика».