— В Колпачном, что ли?
— В каком Колпачном! В Старосадском!
— Точно! Как это я забыл?..
У минного поля их ждал боец с фонариком. Он и пошел впереди. Еремеева уже не было.
Немецкое оружие занесли в землянку. Скорее всего это была не землянка, а что-то наподобие погреба. Пахло сыростью и свежей землей. А потом долго шли лесом. Навстречу попадались люди, повозки, машины… Нигде пи огонька… И вдруг вышли на дорогу, за которой леса уже не было. Зашли в бревенчатый большой дом. В доме светло, и горят керосиновые лампы, а окна все занавешены одеялами одинакового бурого цвета.
— Посиди здесь. Устраивайся поудобней… — указал старший на широкую скамейку в коридоре, похожую на те, что ставят на вокзалах или на почте. Он вошел в комнату напротив и тут же вышел. — Где у тебя документы командира?
Женька деловито расстегнул штаны. Из-под рубашки достал тряпицу, в которой были книжечки Еремеева и Сени Савушкина. Протянул старшему. Ого! Старший-то оказывается капитан — алая шпала в малиновых петлицах. На рукаве капитановой гимнастерки овал, внутри которого помещался меч. «Эге, — подумал Женька, — важный чин, из НКВД. То-то он меня расспрашивал как маленького». Женька не обиделся — работа, знать, у него такая. Женька страшно уважал чекистов. Во всех фильмах они были героями — разоблачали врагов, ловили шпионов и диверсантов…
Женька лег, подложив под голову рюкзачок с двумя оставшимися гранами… Зачем они теперь? Надо отдать. Он тихонечко постучал в дверь, за которой скрылся капитан. И, услышав: «Войдите», вошел, так и держа гранаты в руках. Грузный человек за столом что-то писал, и от того большая рыжая шевелюра скрывала его лицо. Капитан стоял у стола. Еремеев сидел спиной к двери.
— Кому отдать, товарищ капитан? — Женька вытянул вперед руки. — Я уж наспался на них…
Все посмотрели на Женьку. Еремеев спросил:
— А где Сенина винтовка?
— Винтовка у нас, не беспокойтесь, — ответил капитан.
Грузный человек широко улыбнулся:
— Положи-ка свой боезапас вон в тот угол. — Он посмотрел в бумагу перед собой, спросил: — Это и есть Берестов?
— Он и есть, — ответил капитал и тоже улыбнулся.
— Так ему ж надо в баню и в стрижку? Зарос, как овца! — прогрохотал грузный и отодвинул бумаги, лежащие перед ним. — Мне все ясно, старший лейтенант. Вот вам ваши документы. Тут штамп проверки. И дуйте к майору Тычине в штаб. Капитан вас проводит. Кстати, вам тоже не дурно бы привести себя в надлежащий вид. Сегодня баня. Торопитесь. Желаю успеха, — приподнявшись, он пожал Еремееву руку.
По дороге в штаб капитан сказал:
— В рубашке вы родились, старший лейтенант. Все при вас, и все за вас, даже парнишка… Скажу честно, редкий случай! Даже приятно… — Он положил руку Женьке на плечо. — А тебе желаю благополучно добраться…
— Спасибо, — скромно ответил Женька. Ведь он не забыл, что считался культурным мальчиком, из интеллигентной семьи.
Еремеев шел молча, а потом сказал:
— Я все понял, товарищ капитан, с первых же вопросов. Понимаю теперь, как повезло мне… С этими немцами… Так ведь случайно получилось. А как же другие? Их тысячи ведь, окруженцев этих, ребят наших, ну, как те в лесу, о которых рассказывал. Что ж, не будет им веры? А какая их вина?..
— Вина? — ядовито так переспросил капитан. — Ну-ну… А сколько в плен сами сдались?
— Ну пусть тыща… На такой-то войне…
— Тыща? — снова переспросил капитан и усмехнулся. — А миллион не хотите? На сегодняшний день только.
— Да вы что?! — Еремеев скрипнул зубами.
Но капитан, видно, учуял, что сказал лишнее, и перепел на миролюбивый тон:
— Это вопрос не простой. Давайте его не касаться. Сложно сейчас… — и вдруг спросил, остановился даже: — Как вы думаете, под видом окруженцев сколько можно к нам заслать?…
— Ну так не тысячи?
— А как узнать, кто из этих тысяч? Ну, скажем, на тысячу один? Мало? Вам, строевому командиру, до таких вещей, может, и дела нет. Но кто-то должен чистить ряды? Бывает и нам тяжело. Веришь вроде человеку, а ничего сделать для него не можешь, Нет нам такого права… Ну вот, Сергей Михайлович, прибыли.
Они подходили к кирпичному дому с обрушенным углом. А Женька улыбнулся, сообразив, что Еремеева вполне можно было бы называть «дядя Сережа», но только это совсем уж не подходило к военному времени.
Часовой спросил пароль. Капитан ответил. Часовой опять что-то сказал. Но Женька, занятый своими мыслями, ничего не услышал. Как же так, не услышать самый настоящий фронтовой «пропуск» и «отзыв»? Непростительно!
Свою первую с начала войны баню Женька не оценил по достоинству. Где уж там! Он дважды засыпал, сидя на скользкой широкой лавке в тесном полутемном подвальчике разрушенного дома. Было жарко и душно, пахло болотной водой и мокрой березой…