Поздней ночью вышли они с Еремеевым во двор дожидаться парикмахера, за которым послал старшина, банный начальник. Еремеев, словно узник, обретший наконец свободу, стоял, заложив ладони за голову, глядя в черное тревожное небо. Вздохнув глубоко, сказал:
— Знаешь, брат, выходит, я взаправду в рубашке родился… — И вдруг сник, понурился, как старый дрозд… — Эх, как жалко ребят! Да разве тебе понять?.. Ведь их тысячи. Многие тысячи!
Женька молчал. Что он понимал? Прав Еремеев — ничего!
Пришел парикмахер, молодой неразговорчивый парень — его небось подняли среди ночи, — он ежился и хлюпал носом… Вернулись в подвальчик, запалили лампы. Женьку стригли, а он уже был не в силах держать голову, и парикмахер то и дело дергал его за ухо. А когда дело дошло до Еремеева, Женька уже вовсю дремал, привалясь к стене, и последнее, что он слышал сквозь сон — это спор, оставить старшему лейтенанту усы или не оставлять…
13
А наутро было так или почти так, как рисовал в своем воображении Женька. Глаза у мальчишки разбегались. Все здесь было — машины, повозки, пулеметы, пушки, минометы, лошади… Только куда же его теперь? Широколицый майор с рукой на перевязи сказал:
— Присматривайся, хлопец. Там решим, чем тебе заняться. — И ушел вместе с Еремеевым.
А Еремеева и не узнать! Усы-то, усы! Прямо как у Чапаева! Гимнастерку новую ему принесли и галифе… Женьку тоже «прибарахлили» — рубашку раздобыли почти впору и брюки, длинноватые немного, но зато синего военного цвета. Обувки, правда, не сыскалось подходящей. Но сержант, что «добывал» обмундирование, пообещал к вечеру обязательно «спроворить».
Переодевались они с Еремеевым вместе, за кустами, прямо на траве. Женька перетрясал свой рюкзачок, перекладывал вещи из карманов. Развернул тряпицу, в которой была завернута медаль, долго разглядывал ее, словно в первый раз увидел. Еремеев заметил это, сказал весело:
— Чего не носишь? Носи, не стесняйся! — Женька удивленно поднял брови. Тогда Еремеев сказал уже серьезно: — Ты что? Это, брат, не подарок, а награда. На ней все написано. Понял?
Женька, как обычно, кивнул, но привинчивать медаль не стал, сложил аккуратно в платок и спрятал в карман. А как хотелось! Медаль на груди мальчишки — это не так себе! За боевые заслуги! И он не удержался. Снова развернул тряпицу и привинтил медаль на рубаху. Красная колодочка, под которой висела на колечке медаль, потемнела и замахрилась, да это ли было важно…
Теперь Женька сидел на большом ящике, жевал хлеб и озирался вокруг. Слышался чих паровоза и лязганье сцепок. В нескольких метрах за деревьями начиналась железнодорожная насыпь…
А вот и широколицый майор! Еремеева рядом уже нет. За майором семенит толстый, небольшого росточка очкастый человек в мешковато сидящей гимнастерке и в фуражке с зеленым околышем. Он что-то говорит майору, а тот машет здоровой рукой:
— Знаю, доктор! Все знаю. Пока не отгрузят технику, ни один состав со станции не уйдет.
— Каждую минуту могут начать бомбить.
— Бомбить? — Майор аж остановился. — Бомбежки надо бояться в пути. Там вам никто не поможет… А здесь у меня две зенитные батареи! Ночью! Только ночью…
— Да-да… Вы, кажется, правы… Конечно! Я не сообразил…
— Ну вот, порядок, — тут майор увидел Женьку. — Хлопец! Давай-ка на станцию. Найдешь старшину, усатого такого, скажешь, я прислал. Даст тебе работу… Бегом! — и вдруг майор нахмурился. — Постой. Нехорошо, хлопче… — Он ткнул пальцем Женьку в грудь. — Такое заслужить надо. Сними, сними, это не игрушка…
Женька закусил губу, тряхнул головой и опрометью бросился к насыпи. «Вот! — негодовал он. — Хорошо Еремееву! А мне никто и не поверит. И доказать нечем… Нашел? Украл? Снял с убитого? Не ходить же всю жизнь рядом с Еремеевым!»
На станции Женька появился уже без медали. Там красноармейцы споро разгружали вагоны, передавая по цепочке плоские, но, видно, тяжелые ящики. На крыше вагона — боец с винтовкой. Он неотрывно наблюдает за небом… Вот и старшина! Усы на месте и четыре треугольничка в петлицах.
— Товарищ старшина! Меня к вам. То есть разрешите доложить! Майор приказал прибыть к вам! — Женька на радостях чуть было все не перепутал.
Старшина улыбнулся.
— Все понятно. Пополнение, значит! А кто ж таков?
— Берестов я.
— Будем знать. — Он повернулся и крикнул. — Эй! Кирюха! Твоего полку прибыло! Принимай помощника!