Перепрыгивая через две ступеньки, Женька взбегает по широкой пологой лестнице на третий этаж. Все как было! Даже ящик под дверью для молочных бутылок… Руки не слушаются, пальцы не попадают на кнопку звонка… Что это? Большая дубовая дверь не заперта! Он распахивает ее, и знакомые с детства, такие родные запахи дома первыми встречают Женьку.
Оказавшись в квартире, Женька, сам не зная почему вдруг останавливается перед своей дверью, терпеливо снимает рюкзачок, одергивает рубашку, поправляет пояс, пилотку со звездой — подарок кладовщицы из вагона номер семь — и… стучит. Он слышит шаги в дальней комнате и прежде, чем прозвучал голос матери: «Да. Войдите. Кто там?» — Женька толкнул дверь.
— Это я, мам.
— Женечка… — хриплым, будто чужим голосом простонала мать. — Сыночек мой… Сыночек мой. Родненький… — Лицо матери сморщилось, стало вдруг маленьким, некрасивым. Она, как слепая, вытянула вперед руки… — Живой! Сыночек мой. Господи. Господи…
Нет, Женька более не мог сдерживаться, и, как ни хотелось ему предстать перед матерью взрослым и мужественным, он бросился ей навстречу, обхватил за шею и разрыдался.
А телеграмма, посланная Розой, пришла в Москву на третий день после Женькиного приезда. Война, ничего не попишешь.
Странное дело, Женька, страстно любивший прихвастнуть, пофантазировать, умевший пересказывать прочитанные книги «с добавкой», как выражался отец, сейчас почему-то говорил мало, скорее просто отвечал на вопросы матери и тети Дуси. Почему? Может быть, устал? Расскажет еще, расскажет взахлеб, покажет даже «как было»… Женька это умел в детстве. В детстве? Вот оно что! Может быть, просто прошло его детство, осталось там, на берегу деревенской речки, на игрушечной погранзаставе или у горящих санитарных фургонов, сожженных деревень с одиноко торчащими черными скелетами печных труб, у могилы Сени Савушкина, или на полке санитарного поезда? Может быть…
16
Вечером они сидели уже вчетвером: мама, тетя Дуся, соседка Ира — молодая энергичная женщина, учительница английского языка, а теперь зенитчица войск ПВО — и Женька, купанный в ванне, заново перебинтованный мамой и переодетый в свою одежду, что стала мала ему — рубашка тянула в плечах, а сатиновые штаны не доходили до щиколотки…
Теперь Женька рассказывал. Его рассказ, спокойный и, казалось, маловыразительный, вовсе не красочный, потому, наверно, и был страшен своей неумолимо правдивой простотой. Нет, Женька ничего не упустил. Он смотрел в стену невидящими глазами и говорил, говорил, перебирая дни, будто перелистывал книгу…
Никто не восторгался Женькиным мужеством, и даже сообщение о медали было воспринято, как само собой разумеющееся, только мать провела рукой по его спине, словно одобряя или поздравляя сына с наградой. Тетя Дуся плакала, прижимая к глазам полотенце, а Ира беспрестанно дымила, прикуривая одну папиросу от другой…
Когда Женька замолчал, мать заговорила первой:
— Дуся, милая, на такой войне всяко бывает. Вы же слышали… Может быть, и Васена где-нибудь сейчас… Все могло быть. Подождем. Зачем хоронить человека, если…
— Нет-нет, — плача, шептала тетя Дуся. — Чует мое сердце, чует сердце… Мое горе, пусть — мое горе…
— Горе теперь у всех общее! — резко бросила Ира, выходя из комнаты, унося пепельницу, доверху наполненную окурками.
— Ты, Ань, счастливая… — продолжала плакать Дуся.
— Не счастливая… Это теперь не так называется. Повезло! Вот как. Могла потерять сына и не потеряла. Повезло. А Петя там… Повезет ли Женьке не остаться сиротой?
Женька почувствовал, что мать вернулась в свое обычное состояние. Военврач, она не могла быть иной. Всегда тоненькая, она казалась еще тоньше, перетянутая широким командирским ремнем с портупеей через плечо. И — две шпалы в петлицах! А как она сказала, бинтуя после мытья Женькину голову! «Хорошая работа. Накладывали швы золотые руки». А Женька и не знал, кто ему накладывал швы. Может быть, толстенький?..
Было совсем уже темно, когда опустили светомаскировку на окнах и знакомый оранжевый абажур засиял над столом теплым довоенным светом.
— Иди, Женя, поспи пару часов, — сказала мать.
Женька удивленно посмотрел на нее.
— Почему пару?
— А потому. Тревоги у нас начинаются ровно в десять. Немцы и здесь педанты. Вчера бомба упала совсем рядом, в Комсомольском. Говорят, никого не убило… Бомбоубежище наше во дворе… Иди поспи, а мы с Дусей посидим еще.
Женьке и вправду хотелось спать. Он пошел в свою комнату и слышал, как раздался телефонный звонок. Чудно! Женька даже и забыл о существовании телефона… А мать говорит кому-то: