— Ты что? — Женька придвигается к Витьке. — А если тебя осколком по кумполу? Думать надо! Ты попробуй сначала подумать, а потом сделать. Получится у тебя? — Витька лупит глаза на друга, а Женька сказал просто: — Это же война, Витек. Понял?
Но Витька, наоборот, ничего понять не мог. Выходило, что тот самый Женька, бесстрашный командир и заводила, теперь, когда началась та самая война, к которой они так упорно готовились, «спраздновал труса»? Как же это понимать? Витька хлопает белыми ресницами, морщит нос и не «врубается». Если бы не забинтованная Женькина голова, Витька уж и не знал бы, как относиться теперь к закадычному другу.
А Женька говорит примиряюще, с усмешкой:
— Ладно. Потом поговорим. Утро вечера мудреней!
Во, как впору пришлись еремеевские присказки.
17
На следующий день, выспавшись после бессонной ночи, проведенной в бомбоубежище, друзья встретились во дворе. На Витьку без улыбки нельзя было смотреть. Глаза блестят, физиономия — сплошное сияние. Он восхищенно глядит на Женьку.
— Ну, ты даешь! Мне тетя Дуся все рассказала! Женьк, покажи медаль!
А Женька рад, что не надо ничего Витьке растолковывать. Правда, насчет медали… И Женька находит выход:
— Что я ее, в кармане ношу?
— А ты носи! Ты чего? Это ж, это ж…
— Ладно, Витек, проехали.
И Витька уже не возражает. Все, как было до войны: Женька сказал — так тому и быть.
— Отряд соберем, что ли? — спрашивает Витька.
— Хорошо бы вообще ребят повидать, — уклончиво отвечает Женька. — Чего-нибудь придумаем.
— Может, к Юльке зайдем?
Женька замер: к Юльке? Как же быть?.. А тот случай на Чистых прудах? Чего вспоминать!.. Когда это было! До войны. И Женька спросил, вроде без особого интереса:
— А что, Юлька в Москве?
— Ясно! Ее нельзя эвакуировать. Их бабушка больная. Они и в бомбоубежище не спускаются. Идем, что ли?
— А что? Пошли.
Женька не представлял, как Юлька встретит его. Только подумал: как бы ни встретила — хоть погляжу на нее, а там видно будет…
Они обогнули большой дом и вошли в арку. В Юлькином дворе, где всегда бушевала ребятня, было пустынно и тихо…
Первый этаж. Несколько ступенек — и квартира № 4. Витька позвонил долгим пронзительным звонком. Женька даже поморщился — зачем так? Вот уже слышен звук знакомых шагов… Женька вдруг испугался: сейчас он увидит Юльку! Что она скажет, как посмотрит? А что он скажет? Нет, не надо было сегодня идти к ней… Поздно — Юлька открывает дверь. И вдруг глаза ее заискрились и лицо озаряется радостной улыбкой.
— Женечка! Женя! — быстро, неумело Юлька обнимает Женьку, прижимается лбом к его щеке. — Заходи! — и вдруг видит Витьку, вспыхивает на мгновение и, тряхнув головой, произносит как ни в чем не бывало: — Заходи, Вить!
Что говорить о Женьке, если даже Витька смутился и покраснел — конечно, кто мог ожидать от Юльки, гордой, никого не замечающей воображалы, такого приема!
Они вошли. Отдельная квартира — их семья живет без соседей, это в Москве редкость. У Юльки даже своя комната. Маленькая, зато своя…
— Юлечка… — слышится слабый голос. — Кто там?
— Это мальчики из нашей школы! — кричит в ответ Юлька.
— А… Хорошо…
Тут Женька спросил, серьезно глядя на Юльку и одновременно рассматривая ее, чуть повзрослевшую, немного незнакомую:
— Вы чего в бомбоубежище не ходите?
— А мы все равно на первом этаже, — улыбнулась Юлька.
— Ты что? Деточка? Не понимаешь?
— Из-за бабушки, — понизила голос девочка. — Она ходить не может. Совсем…
— Так надо что-то придумать…
— Жень, — нахмурилась Юлька, — ты какой-то другой стал…
— Факт, другой! — тут же подтверждает Витька.
— Даже не верится… — В темных прищуренных глазах Юльки, словно искорки, запрыгало любопытство.
А Женька всерьез обозлился:
— Чего вам не верится? Все вы знаете, все вам растолковали, какие бомбы и как они падают… А я сам под этими бомбами належался…
— Ой, что ты? — Юлькины глаза широко распахнулись.
— А ты как думала! — выпаливает Витька. — Между прочим, медаль имеется! И ранение. Скажи, Жень.
— Ладно тебе, проехали, — махнул рукой Женька, хотя на этот раз все было чистой правдой.
Жизнь людей в столице шла своим порядком, и Женькино существование ничем особым от них не отличалось. Чуть свет — в булочную за хлебом. Отстоишь очередь, оторвет продавщица «сегодняшний» талон от хлебной карточки, отвесит хлеба, сколько положено, и можно бежать домой… Если есть довесок, Женька съест его, долго жуя и перекатывая во рту, как учил Еремеев: тогда кажется, что хлеба много и спешить нечего… Но вот довесок съеден, а домой идти не хочется. И Женька слоняется по улицам. В кинотеатрах, при полупустых залах крутят довоенные фильмы, а Женьке не хочется в который раз смотреть старые ленты. А «Боевые киносборники» Женьке не нравились — там все немцы показаны смешными и дурашливыми, с выпученными глазами и дрожащими конечностями. Их запросто брали в плен, купали в речке, потешались над их трусостью и неумелостью… «Брехня! — возмущался про себя Женька. — Если бы немцы были такие, мы бы с ними в два счета расправились…» Он поделился своими мыслями с матерью. Она не разделяла Женькиного возмущения: «Нельзя бесконечно держать в себе страх. Люди хотят отдохнуть от постоянного напряжения и ожидания чего-то. Им этого вдоволь хватает и дома, и на работе…» Женька вспомнил, что действительно зрители в кинозале смеются до слез, а знаменитые артисты дурачатся, стараясь рассмешить своих поклонников. Да, наверно, мама тоже права, но Женька — это уже не в первый раз — остается при своем мнении.