Хотя Женьке и не хотелось идти домой, но что поделаешь? Надо. Надо еще как-то выкрутиться перед матерью. Он гнал от себя неприятную мысль, что история с тополем может отразиться на его ближайшем будущем, потому что всегда надеялся, что «все обойдется».
Эх, если бы только знал Женька, какую роль сыграет в его судьбе этот старый ветвистый тополь на школьном дворе!
Ключи от квартиры Женька не брал — боялся потерять. И теперь, позвонив у двери, ждал, прислушиваясь к шагам: кто откроет — мама или тетя Дуся? Хорошо, если тетя Дуся дома, — она его в обиду не даст. Женька усмехнулся — за дверью и впрямь послышались шаркающие короткие шаги.
— Входи, входи. Там по твою душу пришли, сидят… И чегой-то тебе неймется? — ворчала тетя Дуся, оглядывая Женьку, словно искала изъян в его одежде.
Но Женька медлил. Он прошел сначала в ванную комнату, не спеша вымыл руки, обнаружив вдруг на ладонях длинные красные ссадины, потом взглянул в зеркало и, не найдя ничего особенного в чуть побледневшем лице своем, поплелся на расправу.
И вот, опустив покаянно голову, стоит он посреди комнаты, а перед ним за большим обеденным столом — мать, пионервожатая и тетя Дуся, — сидят словно судьи, молчат и смотрят…
У матери лицо строгое, глаза прищурены, во рту папироса. Вообще-то мать у Женьки красивая, худенькая только, но сильная. Она — хирург. Эти хирурги ко всему привычные… Сейчас материнские брови сдвинуты к переносице, а это не предвещает Женьке ничего хорошего.
Ольга как Ольга, глаза круглые, щеки розовые, губы пухлые, и родинка на подбородке, будто муха пристроилась. Вид у Ольги какой-то испуганный и потому совсем не взрослый. Она так и пришла в пионерском галстуке, видать, прямо из школы… Вообще-то Ольга — хохотушка. Все помнят ее, когда она училась в девятом и десятом, в самодеятельности выступала, стихи читала про пионерку Валю: «Валя, Валентина. Белая кровать…» …Теперь, значит, жаловаться пришла? Ясное дело.
Про тетю Дусю что говорить? Первая заступница. Своих детей у нее нет, муж погиб в гражданскую. Работает она в домоуправлении, а вообще-то помогает матери по хозяйству. К Женьке отношение у нее самое положительное. Надо сказать, тетя Дуся часто бывает права. Мать может и, не разобравшись, «отломить», а эта все причину ищет. Мать считает, что тетя Дуся потворствует Женьке. Вовсе нет!..
Трое за столом молчат, а Женька переминается с ноги на ногу, глядя куда-то в угол комнаты.
— Ну, что дальше? — спрашивает мать так, будто уже все переговорено. И тут вдруг взрывается, ударяет ладонью по столу и говорит тихо, словно ярость сдерживает: — Ведь тебе, остолопу, скоро двенадцать! Взрослый человек.
— Конечно, взрослый, мам, — спешит вставить Женька и уже понимает, как надо «поворачивать» дело. — А они в толк не возьмут. — Он бросает взгляд на Ольгу. — Я же тренируюсь!
«Молодец, — хвалит себя Женька. — Попал в точку!»
И действительно брови матери разошлись от переносицы.
— Терпение ты мое тренируешь, — уже спокойно говорит она и продолжает, для Ольги, конечно: — Отца месяцами нет в доме, он и сейчас где-то в Закарпатье мост строит…
Ольга понимающе кивает. Мать чиркает спичкой, прикуривая. Тут, пользуясь секундной паузой, вступает тетя Дуся. Поджав губы, разглаживая ладонями скатерть, изрекает:
— А я вам, голуби мои, объясню. Возраст у Женечки такой. И характер. Очень даже боевой характер…
— Тетя Дуся! — чеканит мать. — Я вас тысячу раз просила не вмешиваться. Вы только портите его! — Материнские брови снова поползли к переносице.
— Я ведь и уйти могу… — обиженно поджимает губы тетя Дуся.
— Вот и уйдите. Пожалуйста. Дайте нам самим разобраться с этим бездельником.
Тетя Дуся демонстративно шумно отодвинулась от стола, и хорошо, что в это время послышался из коридора соседкин голос: «Евдокия, щи бегут!» И та с неожиданным проворством подхватилась и выбежала из комнаты.