Они вышли из цеха. Мастер остановился в дверях маленькой комнатки и сказал приказным тоном:
— Жена, выдать ребятам по картошке!
Черноволосая ахнула и, скрестив руки на груди, была не в силах ничего выговорить.
— Давай, давай, кулачиха! Ребята сегодня первый день. Ну и не взяли… Давай, давай!
И та, скорчив гримасу, протянула ребятам две картошенки, маленькие, как редиски.
— Не эти! — закричал муж. — Вон те!
В другой раз Женька и Витька, обидевшись, вообще отказались бы от такого «угощения», но все выглядело настолько комично, что они еле сдерживались, чтобы не рассмеяться. Жена охала, а муж хихикал и приседал от удовольствия. Уж, видно, такие были у них между собой отношения…
Ефим Кузьмич оказался прав. Разошлись ребята по домам «без ног, без рук». Вот она какая, эта работа. Ничего себе, деревяшечки!
Осень уходила в этом году медленно, тяжело поворачиваясь то одной, то другой стороной — тепло сменялось холодными ветрами с дождем, а потом солнышко снова появлялось, и листья на деревьях, желтые и жухлые, вдруг становились красивыми — красными, оранжевыми, даже золотыми…
Радио приносило вести, одна другой суровей. Страшно было подумать, но, по всему выходило, немцы рвались к Москве, и фронт медленно, а все же придвигался к столице, оттого в городе становилось тише и тревожнее. Даже народу заметно поубавилось. А заводы, большие и маленькие, работали во всю силу, и фабрики дымили, и ходили своим незыблемым путем трамваи, звеня, как до войны, весенними звонкими трелями, и гукали клаксонами автомобили, сновавшие по улицам и переулкам…
Теперь на всех площадях установили зенитные батареи. Вокруг орудий наваливали мешки с песком, образуя так называемые орудийные дворики. Такие же мешки поднимались плотными рядами у витрин больших магазинов, а в переулках и дворах громоздились противотанковые «ежи» — сваренные крест-накрест короткие рельсы, — чтобы при надобности выволочь их оттуда и перегородить ими улицы и площади. Страшно было подумать, что по московским улицам могут пойти немецкие танки…
Каждая семья выделяла кого-нибудь из своих на рытье вокруг Москвы окопов и противотанковых рвов. Никто не верил, что столицу могут отдать немцам, и все же… Больно отзывались в сердцах москвичей слова, произносимые голосом знаменитого уже на всю страну диктора Левитана: «…Наши войска оставили город…» Но притихшая Москва, готовясь к обороне, жила и трудилась…
Женька и Витька, получив первую в их жизни зарплату, перешли в соседний цех, передав свои лопаты молодым ширококостным девицам, похожими друг на друга румяными круглыми лицами. Теперь-то уже через руки ребят проходили готовенькие приклады для автоматов ППШ! Им оставалось только «прошкурить» их — обработать шкуркой или, как ее называли, «стеклянной бумагой», доводя деревянную поверхность до абсолютной гладкости.
Часто в обед приходила на «заводик» — так ребята звали свое место работы — Юлька. Приносила Женьке и Витьке поесть. Страшно стеснялась, но все-таки приходила. Женька, словно оправдываясь, объявил, что Юлька — Витькина сестра. Зачем? По правде говоря, никого из рабочих это не интересовало. Поначалу, правда, жена мастера ехидничала, но Кузьмич быстро ее урезонил.
Как-то Женька спросил у Кузьмича:
— А чего у нас в цеху приклады не красят? Зачем возить? Времени жалко. Сами бы и красили…
Кузьмич захихикал, заскрипел:
— И задохнулись бы, как клопы. Красить! На это есть специальное лакокрасочное производство. Там красят, лаком кроют да в печах сушат… Не боись, оголец, наша работа у них долго не залеживается. Раз-два, и в сборку. Фронт каждый день требует…
По воскресеньям заводик работал на ту же мощность, но ребятам приходить не разрешали: «Пусть отдыхают как положено, — приказал Серафим Степанович. — Еще чего не хватало! Дети все-таки…»
И вот однажды в понедельник ребята, как всегда, явились к семи, но… их заводика уже не было. За один-то день? Как же это? Не понимая, что случилось, они обежали пустые помещения, но ничего, кроме стружки да пары рваных рукавиц, обнаружить не смогли… Это было как сон. Дурной, обидный до боли.
Во дворе копалась старуха в длинном черном пальто. Не то что-то искала, не то выбрасывала мусор… Может, она знает?
— Не скажете, где теперь мастерская? — спросил Женька, называя так «заводик» по инструкции, выданной Кузьмичом.
Женщина подняла лицо и оказалась старичком с желтыми прокуренными усами.
— Там написано, — словно пропел старичок.
— Где?
— Да вон там. — Он показал пальцем в сторону дверей и добавил с усмешкой: — Написать все можно…