«Мастерская переехала по адресу: поселок Лианозово, Лесная, 16».
— С чего это? — округлил глаза Витька.
— А ни с чего, — отозвался старичок. — Приехали на грузовиках ночью, как это у них полагается… И все вывезли. Все до ниточки! Одно слово — НКВД!
— НКВД? — недоумевал Женька.
Только потом, через несколько дней ребята дознались, что заводик переехал как раз поближе к цеху окраски. А сотрудники из НКВД действительно охраняли и сопровождали автомашины с оборудованием' Как ни говори, а заводик работал на оборону.
Ну и дед! Язва.
19
И снова жизнь потекла по старому руслу. Если говорить честно, ребята, конечно, устали за последний месяц. Витька еле ноги таскал, да и Женька чувствовал себя не лучшим образом. Однако ничего в жизни не проходит даром — все пригождается. Дни, как бусинки, нанизываются, нанизываются… Все в них — хорошее и плохое, радостное и горькое, а получается путь, который называется временем, а может быть, и судьбой человеческой…
Да, горького было много. Во дворе плакали женщины, плакали страшно, надрывно, даже плачем не назовешь, а воем, протяжным, ужасным своей безысходностью. Это начали приходить похоронки. Муж, сын, брат, отец… И каждый раз Женька представлял себе смерть Сени Савушкина.
Как-то придя домой, Женька уж было собирался порадовать маму денежным переводом, что вручила ему на улице почтальонша тетя Зина — пришел остаток его зарплаты с заводика, — но увидел, что мама не одна… Кто это? Женька не узнал тетю Шуру, мать Витьки. Правда, они давно не виделись, но чтобы несколько месяцев так изменили ее!.. Женька был поражен. Он поздоровался, а тетя Шура, еле кивнув, отвернулась к окну. Мать махнула Женьке рукой — иди, дескать, в свою комнату. Что это? Может, с Витькой?.. Так они только расстались…
Тетя Шура вскоре ушла, и Женька стал допытываться: «Что это она так?» Мать долго молчала. Закурив, ходила по комнате, потом сказала, словно самой себе:
— Какая мужественная женщина! Я бы так не смогла.
— Мам…
— Только дай мне честное слово, что не скажешь Вите.
— Честное слово… — предчувствуя ужасное, пролепетал Женька.
— Дядю Колю убили. Два месяца назад.
— Как? И они не знали?..
— Тетя Шура знала. Но ни Вите, ни бабушке не сказала. Ты представляешь, сколько надо сил, чтобы такое пережить одной?!
— А тебе сказала…
— Потому и сказала. Надо было хоть с кем-то поделиться…
А спустя несколько дней пришло письмо. Женьке! Мать, побледнев, боялась распечатать треугольник. А Женька кричал:
— Ну чего ты, чего ты? Это мне! Ответ от Еремеева!
«Здравствуйте, товарищ Берестов!
Ваше письмо С. М. Еремееву попало ко мне. Сообщаю: старший лейтенант Еремеев во время боев у Соловьевой переправы на реке Днепр, где был страшный смертельный бой, увел свою роту к переправе и с боями продвигался вперед. Более я его не видел, так как сопровождал в медсанбат майора Сухорученко, который по дороге умер у меня на руках. Немецкие танки отрезали наш батальон от передовых частей, и мы ушли другим путем. Паренька Кирилла я не видел, и судьба его мне неизвестна. С боевым приветом. Младший политрук М. Давыдков».
Другой рукой было приписано:
«Мл. политрук Давыдков М. Д. пал смертью храбрых в бою за Родину. Письмо пересылаю по адресу. Ст. сержант К. Гузик».
Потрясенные прочитанным, мать и сын молчали, словно опалило их жарким дыханием смертельного боя, ворвавшимся вдруг в тихую вечернюю комнату. Мать тут же подумала об отце, хотя письмо от него пришло три дня назад, а Женька ни о чем не думал — он будто видел все, что происходило там, на незнакомой ему какой-то Соловьевой переправе, слышал раздирающие звуки боя и голос Еремеева, ведущего свою роту: «Вперед, елки-моталки!»
«Как же так? — негодовал Женька. — Как же так? Адрес полевой почты я записал, а своего адреса никому не оставил. Как же так? Еремееву! Не оставил адреса!» — И Женька вдруг увидел маленького довоенного мальчика, в сатиновых пионерских штанишках и такого беспомощного, такого невзрослого… Как же он ненавидел себя! Где, когда найдет он теперь Еремеева? Такое под силу только диктору Левитану, чтобы по радио и на всю страну, на весь огромный фронт прокатилось: «Старший лейтенант Еремеев, отзовитесь!»
Но были и радости. Однажды утром, когда мать еще спала после ночного дежурства, в комнату ворвалась тетя Дуся. С ней творилось что-то невообразимое. Упав на колени перед Женькой, она ловила его руки и, прижимаясь к ним лицом, бормотала какие-то слова, смысла которых и разобрать было невозможно. Женька перепугался не на шутку. Проснулась мать. Она, видевшая, наверно, и не такое, была поражена. А тетя Дуся, усевшись в изнеможении на полу, подле Женькиных ног, протягивала матери клочок газетной бумаги. На нем фиолетовыми чернилами было написано всего несколько строк: