А мать сказала, повернув лицо к Ольге:
— Сколько таких героев на моем операционном столе побывало. По кускам сшиваешь… Видите ли, Оля, простите, Ольга Николаевна, в поход с вами я, конечно, отпустить его не могу, — и, посмотрев на сына испепеляющим взглядом, добавила с металлом в голосе: — Да! Я не могу поручиться, и никто не может поручиться, что этот ребеночек выкинет через минуту!..
Женька и сам не знал, что он выкинет через минуту, но сейчас надо было защищаться.
— А как же на войне будет? — наивно поднял брови Женька. — Всегда НП на деревьях, на колокольнях! И пулеметные точки…
— Берестов! Это же не кино! — вспыхнула Ольга. — Анна Платоновна, он ничего не понял!
— Поймет, — угрожающе процедила мать.
И тут распахнулась дверь. Это снова появилась тетя Дуся.
— Все он понял, голуби мои! Все!
— Тетя Дуся! — взмолилась мать. — Я же вас просила. Женя, марш умываться!
Женька открыл было рот, хотел сказать, что уже умывался, но возможность увильнуть от дальнейшего разговора вполне его устраивала, и он, как бы нехотя, вышел в коридор. Остановившись под дверью, Женька слышал, что говорила Ольга:
— Вы поймите, Анна Платоновна, ведь их сорок человек! Уж вы не сердитесь, а взять Женю в поход мы никак не можем.
— Я понимаю, Оленька… — устало отвечала мать.
И Женьке вдруг снова стало жаль не себя и не пионерского похода, а хрупкую, маленькую, уставшую и от него, и от своей работы маму, Женька сжал кулаки. Ну, Ольга! Ну, Ольга!..
А бедная, испуганная Оля Березкина, семнадцати с половиной лет от роду, и сама была ох как не рада, выполняя это директорское поручение.
Вечером мама и тетя Дуся, сидя за столом под огромным оранжевым абажуром, пили чай. Из Женькиной комнаты доносились тарахтение, скрежет и гудение. Мать поднялась из-за стола и, приоткрыв дверь, заглянула в соседнюю комнату. Весь пол в комнате был усеян оловянными солдатиками. Сколько их здесь: идущих, бегущих, стреляющих с колен, бросающих гранаты и лежащих за пулеметами! Роты? Батальоны? Целое войско! Одни выстроены в «каре», другие спрятаны в засады за пластилиновыми редутами, третьи движутся в конную атаку…
Вздохнув и покачав головой, мать вернулась к столу.
— Какой он взрослый? Дите!.. — тихо сказала она, чиркая спичкой.
— Известно, дите, — согласно кивнула тетя Дуся. И вдруг оживилась, поправила волосы, найдя пальцами невидимую шпильку, и затараторила: — А я тебе, Ань, так скажу, ты не журись. Давай-ка мы Женечку отправим в деревню! — Мать удивленно подняла глаза на соседку, а та продолжала горячо, убежденно: — А что? В деревню! Да. К Васене. Ты ж ее знаешь. Близнятка моя. А Ваня-то, муженек ее, теперь в председателях. Двух сынов в армию проводили! Одни они теперь… — Дуся раскраснелась, было видно, что идея ей самой пришлась по душе. — А? Как я надумала?! И не сомневайся, Ань!
Анна Платоновна задумчиво глядела на Дусины восторги и тихо улыбалась — то ли посмеивалась про себя над подобным, почти немыслимым предложением соседки, то ли и впрямь решалась на такое предприятие…
3
Впервые в жизни ехал Женька один, самостоятельно, в вагоне поезда дальнего следования. И хотя ехать было недалеко, всего одну ночь да один день, он чувствовал себя совсем взрослым. В купе их было трое — Женька да две молодых женщины с большими неуклюжими чемоданами. Мать и тетя Дуся поручили им «присмотреть» за Женькой, на что одна из женщин сказала: «Чего за ним смотреть? Не маленький, поди… Ладно, не беспокойтесь, доедем благополучно».
Когда поезд остановился наконец у небольшого вокзальчика, Женька был ошарашен — на перроне, напротив вагона, стояла тетя Дуся собственной персоной. Вот это да! Как же получилось?.. «Ага, — вспомнил Женька, — они же близнецы!» Все равно это было удивительно. Ведь Женька никогда еще не видел настоящих близнецов. Тетя Васена сразу понравилась Женьке уже хотя бы по тому, что напоминала тетю Дусю.
А тетя Васена тут же повела Женьку в столовую, что была недалеко от вокзальчика. Обедали не спеша. Новая знакомая расспрашивала Женьку про Москву, про сестру, про то да про се, и Женька отвечал серьезно и рассудительно, как взрослый.
Потом они ехали в автобусе. Тетя Васена все улыбалась, а Женька смотрел в окно. Старенький, скрипучий автобус, пахнущий пылью и бензином, катил полевой дорогой, переваливаясь с боку на бок, и дребезжал на каждой дорожной колдобине.
А потом ехали в бричке, запряженной большущей рыжей кобылой. Бричка была похожа на чапаевскую тачанку, и Женька ликовал, представляя себя бойцом легендарной кавдивизии. Достав из рюкзачка черный блестящий компас, купленный в магазине «Охотник» на Кировской, Женька тут же надел его на руку и следил за дрыгающейся стрелкой, указывающей, что движутся они точно на запад. Желто-оранжевое солнце жарким шаром висело над горизонтом, день клонился к завершению.