— Откуда знаешь?
— Да уж видно. На фронт небось?
— А то куда же…
— Я и говорю: двадцать километров доехал бы с вами…
Сержант серьезно посмотрел на Женьку.
— Так мы только через тридцать остановку делать будем.
— Ну и что… Я спрыгну. Честное слово!
— А не замерзнешь?
— Да что вы! Под брезент спрячусь, ни один мороз не прохватит.
Сержант сделал строгие глаза.
— Полезай. И чтоб не высовываться.
— Есть, не высовываться!..
Женька ликовал. Как по-взрослому все получилось. Разговор! Ровняк!
Во как! Даром, что ли, Женька столько месяцев шагал, ехал, потел и мерз рядом с людьми взрослыми, умелыми, добрыми и злыми, смелыми и трусливыми, да всякими разными…
Это и была наука! Сколько живет человек, а все учится…
Кто бы узнал в двенадцатилетнем мужичонке того Женьку Берестова, который еще этой весной «штурмовал» школьный тополь и вместе с Кешкой «ловил шпиона»? Так ведь и Кешку тоже не узнать. Каков он теперь, а! Нет, Кешка положительно не давал Женьке покоя…
Через двадцать километров Женька, конечно, не спрыгнул. Дураков нет! А вот через тридцать…
— Эй, ты, сонная тетеря, проспал? — прокричал сержант. Он стоял на колесе и хлопал рукой по брезенту.
Женька картинно, словно с трудом открывает глаза, трет их ладонями.
— Почему? — растерянно спрашивает он.
— Не знаю, как это ты на морозе уснул…
— Я ж говорил, уморился. — Женька порывается подняться на ноги.
— Погоди ты, тетеря! Командир идет… Потом ужо… — сипит сержант. — Нагоняй даст, только держись.
А Женька и рад. Но понимает, что с этой колонной до «главного» места ему не доехать. А как быть? Ждать другую колонну и снова тем же манером?
Командир, видимо, до них не дошел, и Женька сказал печальным голосом:
— Это плохо, что проспал… Жди теперь, когда кто обратно проедет…
— А чего ждать?.. Топай! Теплей будет, — резонно советует сержант.
— А может, я с вами до станции, а там в обратный путь? — наугад понтярит Женька.
— Так станция еще с полсотни верст, — смеется сержант. — Тебя потом не разогнешь, а разогнешь, так сломаешь. Замерзнешь ведь…
Женька теперь и не знает, что сказать. Пятьдесят километров! Ого! Не укатить бы в другую сторону. Все-таки говорит:
— Не промерзну же я до кишок.
— Ну ладно, хрен с тобой! До Клина. А мы дальше и не поедем. Грузиться будем на железку.
Ура! Правда, Еремеев такому болтливому сержанту язык бы отрезал за «разглашение», но сейчас Женьке ох как годится эта «разговорчивость».
И снова — под брезент, и снова всю дорогу он елозил и охлопывал себя, и бил по ногам кулаками — привычка еще с железной дороги. Не замерзнуть бы в самом деле!
В Клину, разбитом, грязном и безлюдном, недавно отобранном у немцев, Женька «откланялся» и, недолго думая, дунул к станции.
2
Но все-таки надо быть еще ребенком, чтобы поверить в такое благополучное и безоблачное течение реальной действительности. Женька не знал или не запомнил числа своего выезда из Москвы… Поезда и машины возили его туда, сюда и обратно, и было такое чувство, что кружит он на одном месте. По обрывкам фраз, ворчанию железнодорожников трудно было определить нужное Женьке направление, а спросить — боже упаси! Хоть милиции здесь не было, но Женька не раз замечал командиров из НКВД — эти уши не развешивают…
И вот снова стучат колеса, снова бежит состав и снова неизвестно куда. А за то время, пока Женька болтался, как песчинка по прифронтовым дорогам, события на фронте развивались с неимоверной быстротой. Фашисты, отброшенные от Москвы, уже не могли противостоять ударам Красной Армии, они катились километр за километром на Запад, оставляя на подмосковных полях технику, вооружение и сотни тысяч убитых…
В товарном вагоне, куда чудом удалось «залететь» Женьке, перевозили лошадей. По их неказистому, низкорослому виду Женька определил, что это не верховые, а скорей всего «хозяйственные кобылки». Лошади, привязанные поводьями к толстенному деревянному брусу, разделяющему вагон, всю дорогу мерно пережевывали корм в торбах, накинутых на их морды. Состав с наступлением сумерек шел все быстрее, и ездовой, сопровождавший сей груз, на редких минутных остановках только чуть отодвинет стенку, сверкнет фонариком в темноту вагона и тут же задвинет ее. Это вполне устраивало Женьку. Он лежал под ворохом сена, коченел и старался не заснуть. Но все-таки сон пересилил — навалился на него, заглушил перестук колес и перебор конских копыт по дощатому полу…