7
Ну наконец-то!
— Подгони все на себе. Я проверю, — оказал Саша, и Женька понял: сегодня они пойдут вместе «на работу». Так называл сержант Зайцев свою службу.
В последние дни немцы вели усиленную разведку нашего переднего края. Днем и ночью яростно работала их артиллерия, прощупывая огневые средства. Мы не отвечали. Самолеты-разведчики то и дело появлялись в воздухе. Мы молчали. Только если налетали «юнкерсы» — на них обрушивался шквал огня зениток. Передвижение в полосе нашей обороны в дневное время было запрещено. Машины с грузом, танки, тягачи, орудия, не говоря уже о пеших колоннах, — все это передвигалось ночью и тут же маскировалось…
Поглядишь поутру на эту сонную белесую равнину, на заснеженные рощи да перелески, и не подумаешь, что здесь обосновалась целая дивизия да еще приданные ей танковые и артиллерийские части.
Наша разведка всех родов войск тоже вела сейчас усиленный поиск. Тут и Саше доставалось — «каждый день на ремень». Конечно, Саша ходил не один — по разным направлениям расходились и другие артиллерийские разведчики, такие же, как он, так же нагруженные телефонами или рациями…
— Сегодня лыжи не берем, — сказал Саша и пояснил: — Снег смерзся. Без них легче.
Вышли в сумерках. Было видно, как там, перед передним краем, немцы высвечивали небо ракетами.
Разведчики двигались свободно, легко. Правда, Женьке приходилось делать по два шага на один шаг Зайцева, но это его не смущало.
— Засиделся? — спросил Саша. — Разомнись, разомнись, — подбадривал он.
А Женька думал, как бы что усовершенствовать… На боку у него колыхался телефон. Тоже не очень-то удобно. Может, лучше — за спину его?.. Катушек с кабелем с собой не взяли. «У пехоты возьмем», — сказал Саша. Катушки Женьке все равно не поднять, Саша бы нес… Телефон — ерунда. С рацией тяжелее будет. Может, санки раздобыть?.. А что, поставил рацию на санки, впрягся в них и пошел. Это не на спине тащить. Саша, конечно, и быка унесет, а если мне придется?..
Сегодня они должны были полночи просидеть «в гостях» у пехоты, а за вторую половину пройти как можно дальше, чтобы к утру оказаться как можно ближе к переднему краю немцев и находиться там почти весь день и только в сумерках проделать весь путь обратно.
Местность вокруг была холмистая с небольшими перелесками да замерзшими неширокими речками, которые под снежным покровом и различить было трудно… Саша предупредил, если Женька боится, что устанет, то может остаться и ждать его у пехотинцев. Женька не гоношился, не возражал — он ведь не знал, как все будет дальше. Первый раз все-таки.
По ходу сообщения прошли они в небольшой блиндажик. Женька думал, что блиндаж — это только огневая точка. Ничего подобного — такая же землянка, только одна стена представляет собой «боевую часть» с пулеметом и длинной амбразурой — узким окном, за которым была уже ничейная земля, готовая в любой момент ощетиниться вражескими танками и пехотой…
Женька долго стоял и смотрел туда, в белесые очертания тревожного пространства. Вот оно какое, поле будущего боя, по которому рано или поздно, а придется пройти всем, кто сидит сейчас в траншеях, и тем, кто пойдет за ними следом… Пройдут, и останется эта землица позади, и станет обычной, вроде бы ничем не примечательной с первого взгляда… А весной зацветут здесь травы, листья зашумят на этих березках, придут люди, и ходить они будут без опаски, в полный рост… И найдутся такие, которые не поверят, что когда-то тут шли танки, бежала пехота, и падали убитые, и стонали раненые, и кропили они своей кровью эту землю…
Так или не так думал Женька, трудно сказать, только долго стоял он у амбразуры и смотрел вперед, и воспоминания недавнего прошлого почему-то именно сейчас надвинулись на него…
Женька знал, что «расслабляться» перед боем нельзя, но что можно поделать с памятью? Она сама — хозяйка. И не спрашивает разрешения войти к тебе, в самый, может быть, неподходящий для этого момент. И вдруг Женька сообразил, что до того боя еще далеко и люди, сидящие в этих траншеях, пока останутся на месте, а они с Сашей уйдут в эту белесую темноту первыми, оставляя за собой следы, по которым двинется и пойдет многоликая многотысячная пехота. И кому какое дело, кто прошел тут первым! Победа достанется живым. Так ли это?
Женька затревожился, зябко повел плечами, и было ему уже не до философских рассуждений…
— Приляг, Жень, — сказал Зайцев.
Женька только сейчас увидел, что в блиндаже тоже есть печурка, и лежанки, не такие, правда, широкие, зато длинные, по всей противоположной стенке. Саша сидел, вытянув ноги, и все равно почти доставал головой чуть ли не до потолка. Кроме Саши и Женьки, в блиндаже никого не было. Женька знал от Саши, что так положено — дать «разведке» передохнуть, а может, и поговорить между собой. Это правило никогда не нарушалось.