— Ну что, как ты себя понимаешь? — спросил Саша. — Силенка имеется? Только начистоту. Мне твой героизм даром не нужен.
Женька молчал. Он не стеснялся Зайцева, мог сказать все как есть. А как есть? Женька еще не знал. Он так и сказал Саше.
А Зайцев спросил:
— Трусишь? Скажи честно.
— Трушу, — честно ответил Женька.
— Правильно. Ценю. Не трусит только дурак или псих, — улыбнулся Саша, показывая редкие зубы, и сказал уже серьезно: —Только вот что: сегодня останешься здесь. Кормежку тебе организуют, а чаек — вот он, пей — не надо. Бери сахар. — Зайцев залез в карман и протянул Женьке большой кусок колотого сахара.
— Не хочу я, — промямлил Женька. И вдруг сказал громко, раздраженно: — Чего ты меня оставляешь? Дай подумать!
Зайцев больше не разговаривал с Женькой. Он спрятал подбородок в ворот полушубка и прикрыл глаза. А Женька придвинул поближе к печке пустой шаткий ящик, приготовленный, наверное, на растопку, сел на него и уставился в печное жерло, на тлеющие угольки, переливающиеся синевато-розовым пламенем.
Сам того не замечая, он уже примерялся, как лучше будет нести телефонный аппарат — на спине или на груди… Не на боку же! Решил, что за спиной будет сподручнее. Потопал валенками по смерзшемуся под ногами песку — портянки надо перемотать, решил Женька. Новые, добытые Сашей валенки были удобны и почти впору, но портянки все равно скручивались на ноге. Что же я носки не надел? Вот дурак! Носок бы никуда не уехал, он шерстяной, в крайнем случае и на него портянку намотать можно… Белый маскхалат, обрезанный по подолу, Женьке поначалу казался верхом совершенства, теперь же он понимал, что широкие длинные рукава могут помешать в случае чего… А вот рукавички надо бы подсушить! Рука потеет в них, а там, на морозе, эта влага вовсе ни к чему: неизвестно, сколько лежать придется без движения…
Поймав себя на мысли, что он уже готов идти вместе о Сашей, Женька успокоился.
«Я, конечно, не псих и не дурак, — думал он, — но когда-то все равно идти надо». И Женька вспомнил, как давно, в детстве он боялся спрыгнуть с мостков в реку. Ребята прыгали уже с высокой кручи, а Женька все на мостках примерялся, словно стоял на парашютной вышке без парашюта. Теперь-то смех, конечно. А тогда? Если бы не отец, ткнувший его пальцем в спину, так и стоял бы на посмешище окружающим… Зато потом! Девчонки только ахали, когда Женька с разбегу улетал далеко в воду, да еще подныривал, стараясь дольше просидеть на дне: пусть они все испугаются, вроде я утонул!..
А теперь? Ни одна еремеевская поговорка не шла на ум, не подходила к сегодняшней ситуации. А раз так, значит, все правильно.
Глаза слипались, слипались и наконец окончательно слиплись, и уже ничего Женька не слышал, ни о чем не думал. Он пробудился от того, что кто-то громко сказал:
— Товарищ сержант! Три ноль-ноль!
Женька тут же потянулся к телефонному аппарату.
— Телефон оставь, — как бы невзначай сказал Саша. Женька удивленно поднял глаза. — Оставь, оставь, — повторил Саша, — без надобности сегодня.
— А зачем брали?
— Значит, надо было… — недовольно пробурчал сержант. — Ну, — сказал он, вставая и протягивая обе руки лейтенанту, который разбудил их. — Ждите к шестнадцати.
Лейтенант и Женьке протянул обе руки, Женька ему — обе.
Что-то удивительное было в этом рукопожатии. Интересная штука, — думал он, — совсем не так, когда просто здороваешься или прощаешься… Спросить бы у Саши? Высмеет еще…
Шли медленно. Мгла усиливалась — замела поземка. Это хорошо, это естественная маскировка, решил Женька и не ошибся, потому что Саша зашагал быстрее и легче.
Что же такое, — идут они довольно долго, а уже светать начинает, Саша все молчит, забеспокоился Женька и тут же подумал: а о чем говорить? Ведь это уже работа.
Спустились в какой-то овраг. И только выбрались из него — впереди, километрах в двух, зачернело поле пятнышками, словно вороны на снегу расселись. Деревня!
— Все точно. Перед нами Бахово. Проверим, — сказал Саша и, укрывшись с головой маскхалатом, зашуршал картой. Света фонарика Женька не увидел: все нормально.
— Так и есть! — высовывая голову, говорит Саша. — Стоп, машина. Зарывайся пока в снежок, теплее будет, — и добавляет серьезно, словно и шутить тут нечего: — Если замерзнешь, здесь тебя и оставлю. Чего мне мороженое мясо на себе тащить? Учти.