И Женька почему-то решил, что сейчас самый подходящий момент задать Саше вопрос, который давно мучил мальчишку.
— Саш, а ты этого командира разведчиков, капитана Калашникова, знаешь?
— Учителя-то? Встречались. А тебе зачем?
— Может, его попросить?.. Ну, насчет меня…
Саша удивленно таращит на Женьку глаза.
— С какого якова? Он тебя сроду не видел и знать не знает. Ты, брат, того… Тебе случайно голову не задело?
Теперь Женька сидел безвылазно в землянке. Голову ему, конечно, не задело, а вот нога болела. Бинты прилипали к глубокой ране, впивались в мясо, и при перевязке приходилось их долго смачивать водой, чтобы отлипли. Саша принес из медпункта белый стрептоцид. Ранку засыпали, как глубокую канавку — стало посуше.
— Слышь, Жень, а ты ее не забинтовывай, — посоветовал Саша.
— А как же?
— Пусть, как на собаке заживает. С воздухом.
Шутка шуткой, а «собачий» метод помог, и ранка скоро затянулась корочкой.
Мещеряков все, конечно, узнал от Саши. Разговор состоялся при кухне. Комиссар лично снимал в этот день пробу. Делал он это прямо у котла, на глазах бойцов.
— Зайцев! А где парень-то? — спросил Мещеряков, видя, что сержанту заправляют кашей второй котелок.
Пришлось рассказать, повиниться. Конечно, Саша мог бы и соврать, но не умел. А если чего не умеешь, не старайся — все равно не получится.
— Как бы заражения не было. Может, укол? — забеспокоился комиссар.
— Зачем он нужен? Снег ведь. Земли ни крошки. Никакого столбняка! Гарантия!
— Смотри, Зайцев, будет тебе гарантия…
Саша улыбнулся:
— Дальше фронта не пошлют.
— Так-то оно так. А парнишка пусть сидит дома.
— Это ясно, товарищ старший политрук.
— Разыщи агитатора, может, книжки у него найдутся… Пусть парень хоть каким полезным делом займется.
Саша сделал обиженный вид:
— Выходит, что боевая работа ему без пользы?
— Зайцев, Зайцев, сколько тебе лет?
— Ясно! Молчу. Будут книжки!
9
Февраль сорок второго дошел до середины. Дивизия уже полтора месяца стояла перед обороной немцев. С каждым днем крепчали морозы. Ждали наступления, готовились к нему все — от самого командующего и до Женьки Берестова, который вообще был никем в этом огромном, бушующем океане войны…
Зимняя дорога, проложенная когда-то тракторами c волокушами, а теперь укатанная и утоптанная, была удобна для езды и хождения.
Но Саша и Женька не выходили на дорогу. Они шли на своих «сибирках» обочиной, иссеченной следами лыж. У Саши за спиной телефонный аппарат, а Женька, впряженный в санки, тянул на них две катушки телефонного кабеля…
— Устал? — спросил Саша.
Женька промолчал. Работа сегодня и впрямь была не из легких. Да что теперь говорить…
Ни Саша, ни Женька даже не услышали приближения автомашин, идущих по дороге, — уж больно бесшумно катили они по утрамбованному зимнику. И обогнали разведчиков.
Первая машина, окрашенная в белую краску, вдруг остановилась, следом затормозила вторая. Уловив чутьем близость большого начальства, Саша сбавил ход, почти остановился. Никто не любит попадаться начальникам на глаза. Быть подальше от начальства — главная армейская истина. Говорят, так ведется с незапамятных времен. Это вполне может быть, всему есть свои причины…
Но не тут-то было. Из первой машины вышел невысокий плотный человек в папахе. На петлицах его длинной шинели — пять больших звезд. Ого! Генерал армии! У Саши дыхание перехватило, а Женька, никогда не видевший живого полководца, кроме как на картинках да на портретах в учебнике по истории, открыл рот, еще не понимая всей опасности такой встречи.
— Командующий фронтом, — прошептал Саша, не двигаясь с места, словно лыжи его прилипли к снегу.
А генерал армии, склонив голову, стоял, поджидая лыжников.
— Идите сюда, воспитанник, — громко позвал генерал.
Женька понял, что это относится к нему, потому что другого мальчика в радиусе тысячи километров не просматривалось. Он скидывает лыжи и подбегает к генералу. А тот нахмурил брови.
— Что за вид у вас? — Но глаза командующего теплеют при виде Женькиной растерянности, и генерал улыбнулся. — Чего оробел? Где шинелька-то?
— Сгорела вся, товарищ командующий! — вдруг выпаливает Женька, и лицо его заливает краской от такой бессовестной лжи. И кому!
Как это у Женьки получилось, одному богу известно, но бывает, срабатывает какая-то пружинка и непроизвольно срывается с языка такое, о чем и думать не думал, и гадать не гадал…