Без дрожи и суеты начпоезда взял с полки ветошь и протер брызги с сапога, с кресла. Закончив с этим делом, хозяин поезда сел, положил ногу на ногу. В ватной тишине общего шока он добыл из кармана мешочек. Высыпал из него на стол иглы и колючие шарики, принялся загонять поштучно в теплый ствол.
Тело капитана конвульсивно дергалось. Выстрел в упор почти лишил его головы.
И начисто вышиб мысли о неповиновении из всех иных голов!
Вон помощник капитана, его верный прихвостень — начпоезда искоса глянул на юнца младше себя — медленно оседает на колени, живой, но сломленный… И такой он устраивает начальника поезда — рыжий пацан с густой россыпью веснушек, из-за испуга сделавшихся зримым узором страха на серой коже.
— Полный ход, кэп, — отбросив ветошь, приказал начпоезда. — Или тоже будешь в моём походе давать советы и принимать решения? Так и знал, ваш колесник не стоило ставить первым. Вы предатели и слабаки.
Веснушчатая рука пацана казалась старческой, когда нащупала шнур и стала суматошно рвать, отсылая в машинное отделение то ли приказ, то ли бестолковую истерику… Снова потянулось ожидание — и вот корпус дрогнул, мелко завибрировал, наполняя колесник шумами и скрипами. Котел набирал давление, небо застил черный дым, — и никто толком не видел, что именно сообщают дозорные в корзине шара. А ведь они истошно машут флажками и руками!
Начпоезда убрал оружие в кобуру. И сам он, и сдохший из-за упрямства капитан знали: этот колёсник невозможно не поставить первым. Лучший по удельной мощности, к тому же с задним расположением колеса — он маневренный, он незаменим в узостях. Да и давление в котле, и сама конструкция… Паровик новый, такие строят, перелицевав уцелевшие знания древних, только в одном упрямом городке, который давно пора прибрать к рукам. Этим займутся люди Оссы. Теперь им станет проще.
Тело корабля лихорадило, словно и он боялся начальника поезда, словно и он исполнял приказ с рвением, желая выжить и услужить. Напряжение росло. Постепенно колесник преодолевал инерцию своего веса, течения и еще, наверное, шока в рубке…
— Они тоже… люди, — глаза рыжего пацана стали огромными. — Так нельзя.
— Они выродки. Я знаю, что делаю. У нас угля в обрез, проход узок.
Начпоезда поморщился. Он не обязан объяснять ничего и никому. Он провёл двенадцать поездов за последние семь лет. Правда, в восьми был помощником, а оставшиеся четыре — ближние морские. Они прибрежные, в благополучную пору штиля… Но сейчас начальник сделал то, чему его учили. И еще выполнял приказ, полученный от стратега Оссы. Одутловатый капитан, ныне покойный, был настоящим бедствием: гости маленького города натыкались, как на риф, на нелепую привычку старика высказывать мнение без оглядки на обстоятельства. И хуже: перепроверять то, во что надо молча верить, усердно не замечая нестыковок…
Дрожь трепала колесник, как лихорадка — пышущего жаром безнадёжного больного. Плицы бешено шлёпали, загребали воду и взбивали пену. И заглушали крики. Всё ближе перекат. Дикари не уходят — то, что застряло, им бесконечно дорого. Или они слишком глупые, чтобы понять прочность стали, которой обшит корпус паровика по носу и килю?
Хруст. Начальник поезда усмехнулся. Старому капитану будет нескучно добираться на тот свет… если верить в байки древних, которые упрямо цеплялись за идею загробной жизни.
Сверху, из корзины дозорного шара, донесся переливчатый, на два тона, визг дудки и рожка. То и другое сразу! Сигнал большой беды.
Начальник поезда вскочил, шагнул вперёд, спеша увидеть, что напугало дозорных. Взгляд заметался: вот кипит суета дикарей, вот река яростно бьется на перекате, вот качается и танцует лес… Вдруг что-то ударило по стали носового обвода.
Начпоезда резко повернул голову и увидел крупную лапу — она сжималась, сминала листы защиты, протыкала их когтями, словно сухую листву.
— Охрана… — прошептал начальник поезда.
Перехватил пистолет, взвел оба курка, вдруг забыв, что так и не закончил заряжать левый ствол.
Рыжий помощник покойного капитана икал и часто всхлипывал… Вдруг истошно взвыл, повис на руке начпоезда, завизжал в слюнявой, припадочной панике:
— Нет! Это он! Это же он! Нельзя! Это же он… Законник!
Начальник поезда отшвырнул трусливого идиота, прицелился по когтям, сосредоточенно прищурился… сглотнул и подавился хриплым стоном. То, что происходило — было невозможно!