Л е н а. Понимаю.
К л е н о в. Что?
Л е н а. Почему ты думал об этом.
К л е н о в. Ну, и как тебе кажется — почему?
Л е н а. Потому что это страшно.
К л е н о в. Ничего ты еще не поняла, Леночка. О страшном не думают, о нем стараются забыть. Даже не стараются — защитные реакции у психики сами срабатывают, и человек забывает. Нет, я искал альтернативу, я пытался понять, что же сильнее забвения.
Л е н а. Понял?
К л е н о в. Да.
Л е н а. Что?
К л е н о в. Память. А в более широком смысле — любовь. То, что мы сохраняем в себе к человеку, которого уже нет. Конечно, это не бог весть какое открытие, но каждый, наверное, должен сделать его сам для себя. Однажды для себя уяснить — это так! А вообще-то люди понимали это всегда. Финис вита, сэд нон аморис.
Л е н а. Что ты сказал?
К л е н о в. Это древние, Леночка. Они говорили: «Финис вита, сэд нон аморис», это значит — кончается жизнь, но не любовь.
К столику подходит Ш т ы г л о в.
Ш т ы г л о в. Ну, старик, ты меня потряс! Такой текст в устах технократа — фантастика!
К л е н о в. Здорово, Петька.
Ш т ы г л о в. Здорово, здорово, старичок!.. (Глядя в упор на Лену.) А ты, оказывается, не только в своих машинах разбираешься. Не ожидал.
Л е н а. Вы особо-то не пяльтесь, глаза поломаете.
Ш т ы г л о в. Да здесь, кажется, случай, осложненный любовью? Ну, старик, ты даешь! Грандвосторг.
К л е н о в. Знакомься, Леночка, — Петр Штыглов, хороший скульптор.
Ш т ы г л о в. Ах ты скряга! Если б я тебя знакомил со своей девочкой, уж я бы не пожалел для тебя, назвал бы «великим ученым». Хороший скульптор. Это что, вас наука приучает к такой скаредности?
К л е н о в. Точнее сказать — жизнь отучает от излишеств.
Ш т ы г л о в. Двадцать копеек имеешь, старик, умница! Что празднуете, ребятки?
Л е н а. Три события.
Ш т ы г л о в. Целых три? Не много на двоих? Возьмите третьего, как раз будет по событию на нос. А может, я еще и своих подкину. Какими судьбами здесь, Вася?
К л е н о в. В отпуске. А ты?
Ш т ы г л о в. Я? Мне, старик, гигантский фарт выпал. Псих один у нас там, в городе, памятник заказал: группа — мальчишки провожают перелетных птиц. Представляешь?
К л е н о в. Что значит — провожают птиц? Зачем?
Ш т ы г л о в. Псих, ну, старик, я же тебе говорю, припадочный. Залепуху мне выдал, слышишь — Иоанн Предтеча гонит за море птицу далече, и журавли уж закурлыкали в небе. Понимаешь, это он мне для настроения.
К л е н о в. Это же стоит, наверное, черт-те сколько?
Ш т ы г л о в. Да уж будь спок, старик! С башлями теперь полный порядок, тысяч тридцать, а то и больше. Обвал, старик! Обычно ведь для башлей рубишь нужники, а нетленку, если время и силы есть, где-нибудь там ночью ваяешь для себя и за фу-фу. А тут и нетленку можешь выдавать, и башлей полный карман.
Л е н а. А что это такое — нужники, нетленка?
Ш т ы г л о в. Что это у тебя, старик, девочка такая необразованная? Упускаешь, старик, нехорошо. Русские интеллигенты всегда были прежде всего просветителями, старик. Нужник, Леночка, — это то, что нужно, короче говоря, конкретный заказ, за который денежки идут. А нетленка — значит нетленное, вечное, прекрасное, высокий полет души, а за это, как известно, не платят. А вот мне вдруг заплатили. Так что, если не возражаете, гуляем.
К л е н о в. А кто этот человек, Петя?
Ш т ы г л о в. Какой? А, псих-то мой? Вообще-то, старик, это жуткий секрет, просто такое условие поставлено — абсолютная тайна, представляешь? Ну, псих, ну чего с него возьмешь, кроме башлей, конечно. Старик, от тебя у меня секретов нет. Вот, может, даже знаешь фамилию… (Пишет на салфетке, передает ее Кленову.)
Тот, взглянув, комкает листок.
Ну что, знаешь его?
К л е н о в. Знаю… Извини, но мы, наверное, пойдем.
Ш т ы г л о в. Что вдруг? Посидим, старик, я ведь сам здесь заездом, ненадолго. К архитектору приехал, чтобы он мне проект сделал для памятника. Чужой город, старик, — и вдруг ты с такой очаровашкой… Посидим.
К л е н о в. Мне кажется, Лена устала.
Л е н а. Нет. Я не устала. Если ты…
Ш т ы г л о в. Все, старик, женщине дорогу, как говорил Надсон. Желающие высказаться в прениях записываются у председателя. Записки просьба писать разборчиво, у нас астигматизм, а кроме того, проникновенное выступление предыдущего оратора вызвало у нас неудержимое слезовыделение. Последний раз, что я помню, чтоб я так страстно рыдал и плакал, — это когда я пригласил родных и соседей на открытие домашнего крематория.