Долгая пауза.
Г а л я. За что вы все так не любите Алешу.
Ф е к л а. Интересный вывод. Алеша вырос у меня на глазах.
Б о р и с. Я вел тот марксистский кружок, в который пришел Алеша в шестнадцатом.
Р а я. А я с Алешей вместе сидела при австрийцах, и нас по общему приговору должны были отправить в Лемберг. Только германская революция спасла нас тогда. Такое не забывается, Галочка, и ты это знаешь.
П и р о к с. Вконец ошалела деваха — с генеральских конфет, не иначе!
Г а л я. Вы же его совсем не так расписываете! Ударил! Он добрый. А с товарищами вообще… Когда у Моти умерла мать и она совсем одна осталась, он ее к себе привез, как сестру.
Ф е к л а. Все мы знаем, Галя. И про Алешу, и про Мотю.
П и р о к с. Ах, Мотя, Мотя… Что у вас есть о ней, товарищ Борис? Надо бы и остальных обсудить.
Р а я. Верно. Ведь они вместе работали, все равно разговор будет перекрещиваться.
Б о р и с. Никто не возражает? Тогда так. Кличка — Мотя. Год рождения одна тысяча девятьсот второй. Отец рабочий, погиб в девятьсот пятом. Мать работала на заводе кокосового масла. Мотя окончила ремесленное училище, стала белошвейкой. С конца восемнадцатого активный член комсомольского коллектива при профсоюзе «Игла». Чья вербовка — не знаем.
Ф е к л а. Моя… Что смотрите? Я привлек.
П и р о к с. Видали тихушника? Это как же?
Ф е к л а. Не важно.
Б о р и с. А это действительно интересно. По этому вопросу чистый лист даже у нашей контрразведки. Расскажите.
Ф е к л а. Да нечего тут рассказывать. Обычное дело. Не хочется мне вспоминать то время.
Р а я. Сегодня, наверное, каждому придется сделать много такого, чего не хочется.
Г а л я. Мы здесь не в игрушки играем. Нам каждую мелочь важно знать. Спрашивают — значит, отвечайте. Забыли, зачем мы здесь?
Ф е к л а. Не забыл. Я ничего не забываю. В общем… Было такое… обложили меня, и я у нее скрывался. Еще раньше ее знал — я ведь портной.
П и р о к с. Тю-ю! Так мы еще немножко и шьем!
Ф е к л а. Закройся!
П и р о к с. Мне грубить нельзя, мсье закройщик. Я очень нервный.
Г а л я. Ты сегодня дождешься, Пирокс, честно.
П и р о к с. От кого мне ждать?
Г а л я. Хотя бы от меня.
Р а я. Ну не стыдно, не стыдно вам? Как дети!
Б о р и с. Товарищ Фекла, прошу вас, не отвлекайтесь.
Ф е к л а. Хорошо. Вот… Состояние у меня было такое, думал даже из Одессы бежать… Потрясение такое. Потом у нее отлежался, отошел, а связи нет. Пришлось рискнуть. Поговорил с ней, то, се. Будешь с нами? Буду. Иди на явку, адрес такой, пароль такой. Попадешься, адрес и пароль — могила, мое имя тоже. Она верная девушка оказалась, поэтому, наверное, и у вас никаких следов нет…
Б о р и с. Наверное, Ну, с этим теперь ясно. Дальше… В подполье Мотя работала по связи, распространяла литературу, выезжала в районы. В марте девятнадцатого была арестована. Как ее пытали и что с ней в тюрьме сделали, это вы все, по-видимому, знаете. Во всяком случае, Мотя не выдала никого. Тогда удалось подкупить тюремного врача, и он заразил ее тифом. Это спасло Мотю от расстрела. После освобождения Одессы работала с детьми, участвовала в создании отрядов юных коммунистов. В нынешнем, деникинском, подполье Мотя продолжала от комсомола участвовать в руководстве юками, кроме того, выполняла отдельные поручения обкома партии.
П и р о к с. Это все?
Б о р и с. В общем… да.
П и р о к с. Ну, то, что ее Федька продал, что она его ухаживания бортанула, это вы знаете. И что он ее на допросе изнасиловал — тоже. А вот что она после этого два раза покончить с собой пробовала в тюрьме, вы слыхали?
Р а я. Нет.
Г а л я. Это имеет значение? Для того, что мы здесь решаем, это, по-твоему, имеет значение?
П и р о к с. А откуда я знаю? Ведь и никто не знает. Сама сказала — все важно. Поэтому и рассказываю… Раз ее уголовники из петли откачали, ночью она удавиться пыталась. Другой раз я… ну, случайно… помешал…
Ф е к л а. Только в тридцать третьем году, приехав в Одессу, я по чистому случаю открыл наш тайник, который тогда завалило взрывом.. Там в коробке лежало ее письмо ко мне, из тюрьмы. Я получил его с опозданием на четырнадцать лет… «Надо мной сейчас километры льда. Я вмерзла в него, застыла в нем навсегда. Единственное, что я еще могу, — вспоминать и думать о днях, когда ты жил у меня. И это вовсе не от желания подштопать мою исковерканную и порванную жизнь лоскутами любви. Мне ничегошеньки от тебя не нужно. Просто будь. Вся моя нежность — тебе…» Изменилось бы что-нибудь, получи я это письмо вовремя?.. Она была слишком красива…