Б о р и с. Да.
Ф е к л а. А как же?..
Б о р и с. Я отвечаю, товарищ Фекла. Если это поможет делу, кидаем сегодня все на стол. Давайте.
Ф е к л а. Хорошо… Я с тысяча восемьсот девяносто восьмого года, двадцать два года мне. В партии пять лет, с пятнадцатого. Был в Красной гвардии, из Одессы ушел вместе с товарищем Старостиным. Потом воевал, в Одессу вернулся при немцах. В подполье работал на Молдаванке и в партии, и в комсомоле. Арестовали и расстреляли. Это я уже рассказывал. В настоящее время нахожусь в распоряжении обкома… Исполняю приговоры обкома.
П и р о к с. Чего?
Ф е к л а. Исполняю приговоры… Всех провокаторов, предателей, врагов, которых приговорили к смерти, это я их…
Р а я. Ты?.. Ты?!.
Ф е к л а. Я.
Р а я. Не в бою, не в схватке, без ярости, не зная этих людей, по чужой воле?!
Ф е к л а. Для меня воля партии не чужая, это моя воля. И чтобы ярость иметь к врагам моей партии, мне не нужно знать их лично, я эту ярость всегда в себе ношу, и ты знаешь это, по счету к ним мною достаточно заплачено!.. (Срывает свой картуз — он абсолютно седой. Ко всем.) Отсюда (показывает на волосы) вообще и Фекла появилась. Вася мне это Васютин придумал. Увидел он меня тогда, когда я после расстрела от Моти вышел, и говорит: «Ты, теперь, Коля, такой приметный, что только в женском платке ходить можешь. Назовем тебя Феклой». И назвали…
Р а я (потерянно). Все равно… Этого я, наверное, никогда не пойму…
Б о р и с. Почему, простите, вас…
Р а я (перебивает). Почему меня так занимает этот товарищ, вы это хотите спросить?
Ф е к л а. Рая!
Р а я. Нет, все так все! Я вам объясню, товарищ Борис, почему! Потому что это мой муж, товарищ Борис! Да, да, муж! И революционеры-подпольщики, товарищ Борис, иногда живут личной жизнью. И я хочу одинаково думать и чувствовать одинаково с самым близким мне человеком! А я не могу так чувствовать и так думать! И палачом не могу быть!! (Плачет.)
П и р о к с. Вот это фонарь! Точно, как подумал сразу, так и есть — все малахольные! Ну компания, аж жрать захотелось. Что-то надо придумывать, срочно надо… но что?..
Г а л я. Валя, Валечка, ты же разведчица, тебя же отец оторвой звал, думай, милая, что же ты!.. И Рая, единственно на кого ставила, сломалась.
Б о р и с. Почему меня так убивают слезы этой девочки? Так, словно я им виной? Что с тобою, дед, куда ты?
Р а я. Ах, как стыдно, как стыдно! Стыдно! И горько… Какая я подлая все-таки, только о себе всегда думаю.
Ф е к л а. Многовато для раза, за раз столько не проглотишь, подавишься. Думал, что уже научился терять, — черта с два, никак…
П и р о к с. Идея! Я придумал, братцы, ей-богу! Переодеться надо!
Б о р и с. То есть?
П и р о к с. Переодеться! В форму! Человек восемь — десять наших в офицерскую форму засунуть, с оружием — и туда! Это ж такой шухер можно устроить, господа бога с неба снимем, не то что Алешу с ребятами. А?
Б о р и с. Вы знаете, товарищ Пирокс, сколько офицеров в этот момент находится в помещении участка?
П и р о к с. Нет.
Б о р и с, А я знаю. Около двухсот. Вопросы будут?
Ф е к л а. Пирокс, добром прошу, кончай ты нас будоражить. Понимать должен, и без тебя у всех нервы на пределе.
Г а л я. Ну все, хватит с меня ваших детских шуточек и ваших нежностей тоже, теперь поговорим жестоко…
Б о р и с. Вы думаете, это поможет делу?
Г а л я. Уверена.
Б о р и с. Тогда пожалуйста. Принимаю любую форму разговора, лишь бы из этого что-то проистекло.
Г а л я. У меня три вопроса. Первый. Октябрь восемнадцатого. Провал явки городской контрразведки и арест всех, находившихся там в этот момент. Кто отвечал за безопасность?
Б о р и с. Я.
Г а л я. А кто виноват в провале?
Б о р и с. Я.
Г а л я. И вы так просто признаетесь в этом?
Р а я. Но это же неправда! И обком не посчитал это вашей виной!
Б о р и с. Но я сам так считаю… Тогда, по Брестскому миру, было подписано соглашение между Москвой и Центральной Радой. В результате в Одессе открылось консульство РСФСР. Генеральным консулом приехал Бэк. Мы устроили ему нелегальную встречу на нашей явке с Гамарником. Конечно, это азбука, что за Бэком следили, и явка засветилась, но все мы тогда этой азбуке только обучались. В итоге провал и арест. Помимо меня взяли Алешу, вот Раю и еще четверых. Чудом этот провал не превратился в катастрофу — в последнюю минуту Алеша сумел уничтожить несколько чрезвычайно важных документов.
Г а л я. Значит, Алеша даже в эту минуту думал не о себе.