Общий какой-то раскрепощенный вздох. У всех посветлевшие и чуть отрешенные лица.
Р а я. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!.. Хорошо-то как… Неужели это никогда больше не вернется?..
Ф е к л а. Не вернется… Хотя вообще может… в наших детях.
Г а л я. Не должно к нам в детях ничего возвращаться. В детях мы продолжаемся.
П и р о к с. Какая ты умная, Валька! Я б так здорово ни за что не сказал… Конечно — продолжаемся, иначе разве узнал бы человек так много.
Г а л я. Ну, положим, на тебя-то глядя, это не очень заметно.
П и р о к с. Да ладно тебе надсмехаться… Я вот сейчас, братцы, о другом подумал… Нельзя нам звереть друг на друга, никогда. Вообще никогда. Ведь если те, кто после нас, — наше продолжение, что они продолжать-то будут?
Р а я. Как это правильно, Пирокс, ах, как правильно! Я тоже все время об этом думаю. Мы идем через жестокость и ненависть, уверена, из них ничего не произрастает, от них мертвеет все!
Ф е к л а. А из чего произрастает?
Р а я. Из любви! Только любовь и доброта плодотворны!
Ф е к л а. И что мы из любви получим сегодня, сейчас?
Г а л я. Боль…
П и р о к с. А я по-другому думаю, Валя. Ты же сама точнее всех сказала — продолжение. А ради этого стоит подраться.
Г а л я. Как? С кем? Пирокс, миленький, сейчас-то что мы будем делать?
Б о р и с. Знаете, я слушал вас, ребята, и подумал: ну, хорошо, мы вот — разные здесь все, такие, сякие — будем жить, так уж сложилось, повезло, не знаю. И многие другие — хорошие, плохие, всякие — тоже будут жить. Но в принципе-то мы способны сформулировать, каким мы хотим видеть человека, ради которого разгребаем все эти годы окружающий нас кошмар? Какие люди должны быть в обществе, о котором мы мечтаем? Может быть, это поможет нам выбрать?
Ф е к л а. Кого? Идеального человека? А где вы их видели?
Б о р и с. Нет идеальных людей, я понимаю. Но есть наши представления об идеале! И есть возможность трезво оценить, кто и насколько соответствует этим представлениям, хотя бы в каком-то приближении.
П и р о к с. Наверно, это очень здорово, то, что вы предлагаете, товарищ Борис, только я вот, к примеру, ничего в этом не смыслю. Наш человек или не наш — пожалуйста, скажу. А вот идеальный или еще какой — это чтобы да, так нет.
Ф е к л а. Да любой из нас, если по-честному, так же скажет.
Г а л я. Не знаю, по-честному, не по-честному, а мне лучше Алеши никого на свете не надо.
П и р о к с. И правильно! Значит, любишь! Мне мама говорила: если любишь человека, лучше его не бывает.
Ф е к л а. Мама говорила! Эх, родной, да это счастье, то, о чем тебе мама говорила! Знал бы только, как оно редко кому перепадает…
Р а я. Да, редко.
Б о р и с. Короче, я так вас понимаю, ребята, что мое предложение опять тупиковое, куда-то не туда.
Р а я. Туда, туда, товарищ Борис, туда, раз в нем речь о доброте — значит, все правильно! Мне только кажется, что нам необходимо сам подход к обсуждению пересмотреть. Ведь мы почему спорили? Потому, что вопрос ставили так — кто лучше, кто хуже. Отсюда и недоверие и все остальное. А зачем нам разбираться, кто лучше, кто хуже, когда они все замечательные! И выбирать мы никого не выбираем, здесь не парламент. Просто каждый что знает и помнит о них хорошего, пусть расскажет. Не идиоты же мы и не подлецы, верно? Сумеем же мы понять, что к чему? А?
П и р о к с. Или! Обязательно сумеем!
Ф е к л а. Хотелось бы. В общем я поддерживаю.
Б о р и с. Я тоже, полностью.
Г а л я. Мудрая ты, Рая. А может, просто добрая, и поэтому?..
П и р о к с. Да какая тебе разница, Валь, почему? Нашел человек золотое слово — скажи спасибо!
Г а л я. Сначала попробуем. Я только сейчас поняла: жизнь — это непрерывная цель попыток… (Улыбнувшись.) с Олей однажды попала в историю. Мы с ней пошли к Максу, румыну однорукому, помните его?
Ф е к л а. Еще бы! Он ведь правую руку потерял от взрыва, когда бомбу в подполье делал. А я с ним был. Как уцелел — вообще чудо!
Г а л я. Вот этот Макс. Он нам обещал гранаты лимонки. Пришли — правда, дает нам плетеную корзину, сверху тряпка. Взяли мы ее с Олей за ручку, идем. Прошли Болгарскую, почти всю Запорожскую, уже к углу Госпитальной приближаемся, вдруг дно у корзины — бемц! — и лимонки все на тротуаре. Макс выхватил из кармана браунинг и держит его в левой руке, я ползаю по тротуару, гранаты собираю, а Оля тут же, не растерялась, кинулась в бакалейную лавку, рядом, два шага… Там торговка, которая все видела, так Оля ей деньги в руку и купила новую корзинку. Переложили лимонки, а их штук двадцать, и взрыватели, накрыли тряпкой. Макс револьвер в карман, идем дальше. Вартовой, который на посту стоял в метрах тридцати, видел, конечно, и Макса с револьвером и нас, — ни слова, даже отвернулся. Скорее всего побоялся вооруженного Макса…