— Нет! — я никогда в жизни так не визжала, да я даже не знала, что мое горло может выдавать такой звук. — Не трогай Эмму! Не надо! Ей же больно!
Зия покачал головой.
— Кью, знаешь, у меня ведь тоже было детство, — сказал он вкрадчивым голосом. — И я знаю, как много оно может значить… Я не хочу вредить Эмме. Все, что тебе нужно, чтобы спасти ее, это согласиться отдать мне артефакт. И все! И она будет в порядке! Очень просто, верно?
Я молчала и угрюмо смотрела на него. Зия вздохнул и снова зажег огонек, и я видела, как ножка Эммы медленно обугливается. В воздухе стоял удушливый запах жженной ткани, в ушах звенел мой отчаянный крик. Я снова начала биться в своей клетке, не щадя своей кожи, но я не могла выбраться. Странная магия Легендарного была сильней меня.
— Достаточно, Скиталица! — крикнул Зия. — Просто отдай артефакт, и ни одна плюшевая жизнь не прервется!
— Откуда ты вообще о ней узнал?! — взревела я, пытаясь руками разорвать невидимую стену.
— У меня очень хорошие шпионы, — ответил Зия. — Они узнали все о Непревзойденной Скиталице. Они узнали о твоей семье, о том, что отец бросил вас еще до твоего рождения, о твоем детстве, о «Сутулой Собаке»… Я знаю о тебе все, Кью. И знаю, что для тебя самое важное в этом мире. Малышка Эмма.
Захлебываясь в слезах, я смотрела на то, как он сжигал на Эмме фартук.
— Не заставляй меня уничтожать ее всю, — почти с мольбой попросил он. — Отдай мне артефакт. Это всего лишь одно из твоих заданий! Ничего не случится, если ты его провалишь. А если не сдашься, бедняжка Эмма сгорит.
Задыхаясь от рыданий, я сказала:
— Тебе пора сменить информаторов, Зия. Если бы они были так хороши, как ты говоришь, они бы сказали, что ничто не заставит меня предать заказчика. Ничто!
— И даже милашка Эмма?
Мой голос дрогнул.
— И… И даже милашка Эмма.
На моих глазах Зия предал огню мою Эмму, мою единственную подругу, прошедшую со мной всю жизнь, самое дорогое, что у меня было. Я видела, как он сперва сжег почти дотла ее ножки, затем платьице с фартуком, который я собственноручно для нее сшила, исколов все пальцы иглой, затем ее тельце, в котором от времени совсем свалялась набивка, затем ручки, посеревшие от грязи, ведь я много лет почти не выпускала ее из рук, а затем и ее головку, всегда печально склоненную влево, с любовно заплетенными в косички оранжевыми волосами. Я орала и билась в своем заключении, не чувствуя боли от электрических ударов, совсем не замечая, как обуглились мои уши; закончив свое дело, Зия бросил остатки Эммы мне, и я прижала их к лицу, слыша, как кто-то отчаянно рыдает, и не понимая, что это была я. Зия смотрел на меня с трудно понятной смесью жалости и презрения во взгляде.
— Ты сделала этот выбор, — угрюмо сказал он. — Ты убила ее.
— Ненавижу тебя, — прошептала я, целуя обгоревшую ткань. — Клянусь, я убью тебя…
— Я дал тебе выбор, не забывай, — оправдывался Зия. — Я не получил от этого никакого удовольствия!
— Уж извини, что уничтожение самой дорогой мне вещи не доставило тебе его! — визгливо ответила я, не узнавая свой голос.
Зия опустился на колени, чтобы мы были примерно на одном уровне.
— Кью, послушай и попытайся понять. Я правда думал, что до этого не дойдет. Но ты можешь уничтожить целый мир! И ради его спасения я готов пойти на самые страшные вещи…
— И теперь я точно его уничтожу! — кричала я. — Вместе с тобой, ублюдок, и со всеми твоими дружками! Отомщу за Эмму! Я тебя точно также сожгу, хладнокровно! Медле… Нет, не хладнокровно, смеясь!
— Миллионы людей…
— Эмма!
— Скиталица, послушай…
Я бросилась на него, ударилась о стену и с бессильным стоном упала на пол.
— Ты никогда не получишь артефакт, — зашептала я. — Никогда, ни даже через мой труп… Мои друзья доставят его, костьми лягут, но не дадут тебе… за Эмму!
— Когда-нибудь ты поймешь, какую ошибку совершила, Скиталица, — вздохнул Зия, вставая. — А пока я сделаю все, чтобы этого избежать. Видимо, нам придется прибегнуть к пыткам, эх…
— Мне плевать, — пробормотала я. — Плевать. Эмма…
Пришли люди и подняли меня на руки, перетащили в другой шатер. Зия шел следом, и я не сводила с него ненавидящего взгляда, сжимая в пальцах остатки Эммы. Люди заковали мои ноги в колодки, и я, безразлично окинув их взглядом, сказала:
— Испанский сапожок? Ты такой оригинальный, Зия, как никто другой. Никогда не слышал об экспедиции?
— Полагаю, инквизиции, — хмуро сказал он. — Слышал. Я не хочу, чтобы к этому дошло, Кью. Перестань упрямиться…
Я прижала остатки Эммы к губам и хмуро уставилась на Зию. Все то время, пока его люди возились с пыточным прибором, я не сводила с него глаз, и он явно нервничал из-за этого.
Мне было больно, но не сильно, примерно как при вывихе.
— Э, босс, — позвал Зию один из палачей. — Тут, как бы, проблема…
— Какая проблема? — не отрывая глаз от меня, спросил Зия.
— Я не знаю, как это возможно… Но пластины лопнули.
Я села и взглянула на свои ноги. Ну да. Железо лопнуло, ведь было достаточно тонким, а мои кости — слишком крепкими.
— Ну ты типа не мог найти пыточные приборы для эльфов, что ли? — спросила я, приподняв бровь. — Это что, прямиком из средневековья? Я вижу там ржавчину.
— Я надеялся, что до этого не дойдет, — оправдывался Зия. — Я правда этого не хотел, Скиталица. Вот и не подготовился как следует.
— Иголки есть?
— Есть, — растерянно ответили люди.
— Нате, — я протянула им свою руку. — Втыкайте.
Они явно были слегка растеряны.
— Кью, а ты в курсе, что тебе будет больно? — робко спросил Зия.
— Ха! Больно мне было, когда ты убивал Эмму, — ответила я. — Теперь мне наплевать.
Люди удалились на совещание, а я осталась сидеть одна в шатре, разглядывая, что еще Зия подготовил для моих пыток. Подготовка и правда не выдерживала никакой критики: здесь были банальные колодки, железная дева, в которую я бы все равно не поместилась, еще какие-то штуки, о которых я не знала, и груша, которую я на всякий случай решила припрятать, не дай бог до нее дойдет, это будет правда неприятно. Когда люди вернулись, я уже снова сидела ногами в сапогах, и поглаживала останки Эммы. Зия громко вздохнул и приказал мне идти за ними.
На этот раз он решил запереть меня.
— Как долго ты выдержишь без еды и воды? — спросил он.
— Недели две, — ответила я.
— Хорошо, приду через две недели, — кивнул Зия. — Если ты вдруг решишь изменить свое мнение, позвони в колокольчик.
— Серьезно? И это все? — я была почти разочарована.
— Ну, а что? Я делал ставки на Эмму. Да и вода камень точит…
— Под лежачий камень вода не течет, — парировала я, демонстративно улегшись на земле.
— Посмотрим, — пробормотал Зия, уходя. — Посмотрим…
Оставшись одна, я дала волю слезам. Ноги все же немного болели, возможно, были повреждены связки; но сильнее всего мое сердце болело за Эмму. Не прекращая горько оплакивать ее гибель, я распласталась на земле и уснула, вдыхая запах обгоревшей ткани. Сил совсем не осталось…
И, как назло, мне приснилась наша с ней первая встреча.
Я была еще маленькой, очень маленькой… Мама оставляла нас с Рэном у соседки, у которой тоже был сын, возраста Рэна, и дочь, еще старше, и предполагалось, что мы будем играть вчетвером, но в итоге мне, самой маленькой, не было доступа к играм взрослых, и я по большей части занималась своим времяпрепровождением сама. Рэн, желая покрасоваться перед своим другом, дразнил меня и обижал, но я совсем не обращала на него внимания, лишь один раз, когда они уж очень меня достали, я ударила его палкой по лбу и убежала и дальше заниматься своими делами.
Сначала меня отругала соседка, затем ее старшая дочь, а вечером и мама отчитала меня, что нельзя драться с братом. Перед мамой я не выдержала и расплакалась, жаловалась, что Рэн меня обижает, что он плохой мальчик и сам виноват, а я всегда играю одна; мама ругалась на меня за то, что я плачу и вообще веду себя как маленькая, а я в истерике каталась по полу и не понимала, почему мир так не справедлив ко мне, почему никто не хочет меня услышать и понять. В конце концов я больно ударилась головой о ножку стола, села и увидела мамино растерянное, бледное лицо в обрамлении выбившихся из пучка светлых волос, ее глубокие синие мешки под глазами, морщины, так рано изрезавшие ее кожу… Мама смотрела на меня почти обезумевшими глазами и громко обещала, что что-нибудь придумает.