— Чего лыбишься?
— Лакримоса…
Он схватил мою руку и прижал к губам, принимаясь горячо и страстно целовать. Мне показалось, что меня стошнит, и дело было точно не в возможном сотрясении мозга. Просто его губы были волосатыми, а я и так-то поцелуи не люблю… фу!
— Э, слушай, — я отобрала у него руку и неловко улыбнулась. — Лакримоса…
— Лакримоса!
— Да, Лакримоса, мне нужно домой. Домой. Наверх. Понимаешь? — я указала пальцем на потолок. Лакримоса поднял взгляд и довольно долго молча пялился в темную вышину.
— Понимаешь?
— Лакримо-оса-а…
Я пытливо на него смотрела. Надеюсь, понял!
Наконец, он опустил взгляд, посмотрел на меня и покачал головой.
— Плохо…
— Это что, «нет»? Ну уж нет! Я тут оставаться не собираюсь! Я так или иначе выберусь! Я тебе не пленница, понял? Я — Скиталица! И я сбегу отсюда!
Лакримоса опять схватился за мою руку, и я почувствовала комок в горле от мысли, что он снова станет ее целовать, но он вместо этого лишь погладил ее ладонью, сказал:
— Плохо.
И указал на мою раненную ногу.
— Да я могу идти! — воскликнула я и попыталась встать, но ногу пронзила столь сильная боль, что я упала обратно. — Ух… А хотя ты, наверное, прав… Плохо.
— Плохо!
— И что теперь делать?
— Лакримоса!
— Нет, я не могу остаться! Мои друзья меня ищут! Наверняка ищут…
— Лакримоса, — он потянул ко мне свои руки, чтобы обнять, но я увернулась и слегка хлопнула его по запястью.
— Не лапать!
— Плохо?
— Плохо.
— Плохо…
Я задумалась о том, насколько содержательный диалог можно построить всего из двух слов.
Играючи подняв меня на руки, этот маленький человек занес меня в свою будку и уложил на кровать. Я взглянула в потолок. Он был исчерчен рисунками, большинство из которых изображали крыс и Лакримосу.
— Я есть хочу, — сказала я, не глядя на него. — Ты можешь меня накормить?
Он призадумался, а потом выскочил из будки и куда-то улепетал. Я разглядывала рисунки на потолке, и сама не поняла, когда заснула. О побеге я как-то больше не думала… было слишком больно, чтобы думать.
Лакримоса, наверное, чувствовал свою вину за то, что со мной произошло. Он принес мне кучу еды, но все это было совершенно нельзя есть. В его меню были жуки и гусеницы, камни, даже мертвая крыса; на все это я сказала «плохо» и смирилась с тем, что мне придется голодать, пока не удастся выбраться отсюда; но потом Лакримоса принес свежую, еще теплую лепешку из муки и воды, и я смогла покушать.
— Ты готовить умеешь?
— Лакримоса, — сказал он, пожав плечами.
— Что ты вообще такое?
— Лакримоса, — повторил он, а потом указал на потолок. — Лакримоса…
— Лакримоса, ты человек?
Он задумчиво уставился на меня, как будто не знал ответа. Я могла его понять. И сама уже была не уверена…
— А я Кью, — сказала я вдруг. Мне показалось, что стоило представиться. — Непревзойденная Скиталица Кью!
Лакримоса улыбнулся мне, обнажив тонкие заостренные зубки.
Удивительно, но я шла на поправку чертовски быстро. Минула лишь пара дней, а рана на ноге, повязку которой Лакримоса менял каждый день, совсем заросла, и я смогла вставать. Все это время он кормил меня лепешками — не супер-меню, конечно, но что есть. Я рассказывала ему о мире наверху, он слушал меня и кивал, очевидно все понимая, но говорить был способен лишь два слова — свое имя и «плохо». Один раз я проснулась оттого, что он спит у меня на груди, но я сказала ему так не делать, и он вообще больше не распускал руки.
Крысы, которыми это подземелье было просто переполнено, слушались любой воли Лакримосы, причем были способны выполнять совершенно удивительные задания, вроде уборки или даже готовки той странной ерунды, которой Лакримоса питался. При этом с ними он общался писком, которым явно владел лучше, чем человеческой речью. Как-то раз я попыталась извиниться за то, что убила множество его друзей, но он сказал «Лакримоса» и улыбнулся. Это значило, что все хорошо.
Когда я начала ходить, он стал брать меня на прогулки по подземелью. Показывал мне барельефы, гладил их пальцами, улыбался. Я кивала и что-то говорила с таким видом, словно все понимаю и вообще разбираюсь в искусстве. Лакримоса был очень доволен и приносил мне двойную порцию лепешек.
Я не знала, сколько дней я провела в подземелье, но лишь надеялась, что Ти Фей еще не успел покинуть город. Мне было совестно, что я заставляю его переживать за себя, и потому сразу же, как только я смогла твердо стоять на ногах, я заявила Лакримосе, что мне надо уходить.
— Лакримоса, — согласился он. Я собрала свои вещи, заплела косы, вышла из будки. Он стоял в окружении крыс и что-то им пищал, и сотня пар красных глазок задумчиво слушала его речь.
— Что ты?
— О-о-о! — он повернулся ко мне, улыбаясь от уха до уха. — Лакримоса!
И хлопнул в ладоши.
Гигантские крысы забегали, запищали, засуетились. В лапках некоторых я к своему шоку увидела музыкальные инструменты, другие начали становиться в высокую башню, запрыгивая друг другу на плечи. Зрелище было чертовски забавное!
— Что тут происходит? — смеясь, спросила я.
— Лакримоса! — воскликнул мой друг, хлопая в ладоши. — Лакримоса! Лакримоса!
Крысы заиграли музыку. Крысиная башня принялась плясать, и при виде этой сцены я не могла не смеяться во все горло, а Лакримоса смотрел на меня, хлопал в ладоши и тоже приплясывал. Музыка была легкой, бодрой, немного похожей на музыку моего дома, и совсем не похожей на ту, которую я слышала из волшебной коробки в доме Хотару.
— Лакримоса! — он протянул мне руку, приглашая на танец. Я усмехнулась — отлично будем смотреться, он же мне в пупок дышит, хоть и сильный, как тридцать эльфов! Но все же приняла приглашение.
Крысы продолжали играть что-то танцевальное, а мы с их правителем плясали по каменному полу подземелья, и хотя я двигалась очень неловко, но не стеснялась, ведь никто, кроме крыс, нас не видел. Крысиная башня оступилась и рассыпалась; Лакримоса гневно на них посмотрел, но я засмеялась, и поэтому он сменил гнев на милость. Мы оттанцевали еще несколько танцев, но после я решила, что с моей ноги хватит, и Лакримоса был согласен.
— Мне домой надо, — напомнила я.
— Лакримоса, — он кивнул, взял меня за руку и потянул в сторону. Крупная крыса с фонарем в пасти обогнала нас, взобралась ловко по стене и осветила проход, ведший вверх, пробитый прямо в потолке. В проход были вделаны скобы, чтобы цепляться за них, но сам он был расположен слишком высоко даже для меня — должно быть, я тогда упала именно через такой.
— Я не достану…
Лакримоса улыбнулся и запищал. Крысы побросали инструменты, бросились к нам, и принялись собираться в постамент у наших ног. Я вскрикнула и, потеряв равновесие, повисла на Лакримосе, а крысы все прибывали и прибывали, пока мы не оказались в проходе. Лакримоса взял мои руки и положил на скобу, будто я могла сама не догадаться.
— Спасибо.
— Лакримоса.
— Ты хороший друг.
— Лакримоса!
Я улыбнулась ему и полезла вверх, пытливо глядя вдаль.
Наконец, моя голова уткнулась в препятствие. Я вытянула руку, надавила, и убедилась, что это был люк, который я легко смогла открыть. В проход тут же полился дневной серый свет, и я опустила глаза, чтобы посмотреть на Лакримосу, но проход был слишком глубоким, и внизу была лишь темнота. Я вздохнула, прошептала еще одно «спасибо» и вылезла на поверхность. Петербург не изменился.
Я была совсем недалеко от того места, где сражалась ночью, даже кучи дохлых крыс еще лежали вокруг. Стояла замечательная погода: было холодно, пасмурно, и небо как будто лежало на моих плечах, но зато не лил дождь, а это уже хорошо. Я выдохнула, и мое дыхание обратилось в пар. Прохладненько.
При дневном свете город был тих.
Я двинулась к вокзалу. Бедный Ти Фей! Он там, наверное, места себе не находит! По моим примерным подсчетам, меня не было дней пять… Должно быть, он там весь седой и заплаканный! Увидит меня, бросится ко мне, причитая «Кью, Кью»! Так мило будет! А я его обниму, даже поцелую, расскажу всю эту свою удивительную историю, и они с Хотару будут слушать, открыв рты…