Толстый и неряшливый, Стэнли Макферсон при всем при том был малый не промах. К сорока годам он мечтал сколотить миллион. Обладал для этого и фантазией, и деловой хваткой. Но из-за мягкого сердца Стэнли страдал его кошелек. Длинные сценарии он поручал другим, себе же оставлял то, в чем был особенно искусен, – комиксы из трех картинок. Они удавались ему на славу. «Это просто, – объяснял он. – Начинаешь с конца, то есть с шутки, а уж потом придумываешь завязку».
Вот уже много лет Стэнли сочинял истории с конца. «От старости к детству», – смеялся он. Ему казалось, что и взрослеет он тоже наоборот. Начинал он, безусловно, настоящим мужчиной. Зато теперь, похоже, впал в детство.
Жена его Бриджит часто приходила к нему на работу, таща за собой детей. Каждый раз новых, казалось Эллен.
– Сколько у тебя детей, Стэнли?
– Пятеро. Когда мы познакомились, у Бриджит уже было двое, а младший, Джексон, не от меня.
– С ума сойти! И ты терпишь?
– Терпишь не терпишь, при чем тут это? – ответил Стэнли с грустью. – Я уважаю супружескую верность, а женщина, которой я верен, – нет, только и всего.
С делами, однако, Стэнли управлялся на удивление успешно. Начинал он с коротеньких веселых историй для рекламных компаний и местных газет. Познакомившись с Джеком Конроем, перешел на фантастику, стал продавать ее воскресным приложениям и бесплатным газетам, затем – агентствам печати. Джек Конрой рисовал многосерийные комиксы за установленный гонорар и мало-помалу богател. Стэнли тащил на себе всю студию, заводил знакомства, пожимал руки нужным людям, оплачивал счета, растил чужих детей, обеспечивал жену деньгами на одежду и ее «вольво» и еле сводил концы с концами.
Стэнли знал, что большинство сценаристов, приходивших к нему на собеседование, люди честолюбивые, и не считался с усилиями в поисках автора, который, подобно ему самому, никуда не денется. Кто засядет за письменный стол и лишь годы спустя, оторвавшись от работы, вдруг заметит, что прошло время. Эллен была для него настоящей находкой. Прочтя ее смелый сценарий и робкое письмецо, Стэнли тут же понял, что она останется. И оказался прав. Эллен полагала, что в студии «Небо без звезд» надолго не задержится, лишь накопит денег на учебу в университете. Но сама не заметила, как прижилась. Ей нравился монохромный вид из окна, нравились товарищи по комнате. Нравилось, что они со Стэнли понимают друг друга с полуслова, нравились их неспешные обеды и разговоры обо всем подряд. А главное, ей платили деньги за мечты. Она встала на ноги. Хотя «Гангстерши» ей наскучили – приелось их кривлянье, – Эллен продолжала о них писать. Но твердо знала, что однажды придумает героя, в которого вложит всю душу. Доброго, человечного, живого. Он где-то здесь, рядом, ждет ее, и Эллен обязательно его найдет.
Стэнли нравилась Эллен. Она еще не научилась светской болтовне и свободно делилась мыслями, фантазиями. А что еще приятнее, говорила без умолку, давая ему спокойно поесть и помечтать. «Стэнли, что бы ты купил на пятьсот фунтов?» «Стэнли, расскажи о самом скучном вечере в твоей жизни». «Стэнли, ты хоть раз изменял Бриджит?» «Стэнли, ты когда-нибудь задумывался о Боге?»
«Господи, Эллен, ума не приложу». «В моей жизни было столько скучных вечеров, что все они слились в один». «Бриджит? Изменял, конечно. И не спрашивай об этом. Но в любом случае, до нее мне далеко». «Нет, никогда не задумывался о Боге и не собираюсь. А почему ты спрашиваешь?»
– Я прочла в одной статье, что Бог – женщина. Эта мысль не нова, но я только сейчас вспомнила. (К тому дню Эллен проработала у Стэнли уже четыре года.) Все-таки я сомневаюсь, что он женщина. – Эллен оттянула ворот футболки и глянула в вырез. – Посмотри на меня. Ни одна женщина так не изуродует другую. Бог – мужчина или кот.
На другом конце зала, у стойки, стоял мужчина и смотрел на Эллен. От его взгляда ей сделалось не по себе. Эллен не нравилось, когда на нее глазели мужчины. Ей казалось, что подбородок у нее слишком тяжелый, а лоб блестит, если не прикрывать его челкой. В музыкальном автомате сох от любви Брайан Ферри – «Я и ты…». Жалобно пел саксофон.
– Кот?
Стэнли со вздохом посмотрел на одинокий бутерброд на тарелке у Эллен – та больше любила говорить, чем есть. А Стэнли – наоборот. Жена недавно пригрозила бросить его, если он срочно не начнет худеть. Стэнли безмолвно терзался: Бриджит или бутерброд? Победил бутерброд. Он был близко, а Бриджит – далеко.
– Эллен, будешь? – спросил Стэнли; она помотала головой. – Так почему же кот? – Фонтан крошек брызнул изо рта Стэнли на свитер, в складку на животе.
– Знала я одну старушку, миссис Робб. У нее был кот. Она его кормила рубленой печенкой и кусочками рыбы. Он любил лежать в корзинке у плиты. В жизни не видела, чтобы кого-то еще так любили. Кошки созданы для обожания. Представь: гигантский небесный кот в огромной сверкающей небесной корзине. – Эллен делала вид, что не замечает мужчину, который в упор ее рассматривал. – Тебе не кажется иногда, Стэнли, будто твою жизнь кто-то нарочно запутывает? Это небесная лапа играет с тобой, треплет тебя – подбросит, отпустит и тут же снова схватит когтями.
Мужчина шел к ним через весь зал. Он был в черном костюме, белой футболке и грязных кедах.
– Думаю, именно великий кот в небесах даровал нам большой палец, чтобы мы открывали им пиво, – сказал он.
Такой уж он был, Дэниэл. Запросто ввязывался в разговоры чужих людей. Еще не раз он будет бросать Эллен одну в баре, наедине с бокалом, а сам подсаживаться к незнакомцам, чьи беседы – то забавные и интересные, то глупые и пустые – он не в силах пропустить. Случалось, он заводил новых друзей. А мог и схлопотать пощечину.
– Совершенно верно, – согласилась Эллен.
Взяв у нее из руки бокал, Дэниэл осушил его.
– Если я буду дожидаться, пока вы сами допьете, обеденный перерыв кончится и вы уйдете. И я не успею купить вам еще один.
– Выпью-ка я тоже, – решил Стэнли. И, пока Дэниэл ходил за пивом, предупредил Эллен: – Держи ухо востро с этим типом.
Но Эллен была очарована. Она уже созрела, чтобы влюбиться.
В тот же вечер, после знакомства в баре, Дэниэл ждал Эллен после работы. Он опирался на решетку, с улыбкой глядя на Эллен, и казался ей настоящим красавцем. Повел ее в бар, угостил пивом и бутербродом с сыром. А потом они отправились к нему домой, в постель.
Много лет спустя Эллен со стыдом пожаловалась Коре:
– Кружка пива, бутерброд с сыром – и меня купили. Мне совсем немного требовалось. Я была легкой добычей.
– Была, – повторила Кора. – Была? Нравится мне это прошедшее время.
Лил дождь. До квартиры Дэниэла они добрались, вымокнув до нитки. Дэниэл принес Эллен полотенце.
– Не надо, со мной все в порядке, – слабо сопротивлялась Эллен.
– Ты вся промокла.
– Подумаешь, промокла. Невелика беда.
– Но ты дрожишь, – сказал Дэниэл.
– Я женщина опытная, не впервые дрожу. Эллен нашла свой ответ остроумным. Ей было двадцать два. Она считала себя опытной. Но на деле знала гораздо меньше, чем ей казалось.
В первую ночь с Дэниэлом Эллен боялась, что недостаточно хороша в постели. Тело свое она не любила, ей не хотелось, чтобы Дэниэл увидел ее без одежды. Эллен казалось, что она самая никудышная в мире любовница. Она нехотя стащила футболку и лифчик и хмуро взглянула на свою грудь.
– Правда ведь, одна больше другой?
– Может быть, – согласился Дэниэл. Он был старше Эллен и уже потерял счет таким разговорам. – Какая, по-твоему, больше?
– Левая.
– Это твоя любимая сиська?
Дэниэл считал, что по ответу женщины на этот вопрос можно многое узнать о ней. Но женщин трудно понять. Они исследуют свое тело пристальней, чем мужчины. И у каждой женщины есть любимая часть тела. Если девушка живет с убеждением, что у нее классная попка, то она, скорее всего, весела, общительна, уверена в себе. К сожалению, у очень многих женщин, с кем он был близок, любимая часть тела – запястья. То ли на них чаще всего падает взгляд, то ли вправду ничего красивее у них нет. Многие женщины постарше убеждены, что на одной стороне лица у них больше морщинок, чем на другой. А бывает, женщина сломает ноготь и воскликнет в ужасе: «Ах, это же мой любимый!» Причуд у женщин хватает – то мешки под глазами у них разные, то один ноготь самый любимый.