– Что, если бы Эйнштейн был женщиной? А еще лучше, Оппенгеймер. Что, если бы женщина расщепила атом? Представь себе. Мужчина расщепил атом и завладел разрушительной силой. И что дальше? Идет хвалиться перед другими мужчинами: «У меня в руках страшная сила!» А другие мужчины, политики и военные, которым разрушительную силу лучше в руки не давать, отвечают: «Страшная сила? Значит, мы запросто перевернем вверх тормашками планету?» Только представь – способна ли на такое женщина? «Ну уж нет, – скажет она, – ни в коем случае, оставьте планету в покое. Ведь я только что заплатила за телефон, отдала занавески в чистку!» Если бы женщина расщепила атом и завладела страшной силой, она пошла бы к другим женщинам, к Хелене Рубинштейн или Коко Шанель, и спросила, поможет ли это создать лучший в мире крем. Алхимия – это творчество!
– Эллен, – перебила ее Кора, – скажи, ты умеешь мыслить логически? Порой мне кажется, что ты живешь исключительно в мечтах. Прячешься в своем мирке. Прежде всего, от себя самой. Ты на все готова, лишь бы не смотреть трудностям в лицо.
– Так и есть, – подтвердила Эллен. – Знаю. Если меня что-то беспокоит, я уношусь в мечты и в душе надеюсь, что все уладится само собой. Просто плыву по течению. Никогда не строю планов. Не загадываю вперед. Люди смотрят на меня и думают: у нее все хорошо, у нее интересная работа. Но я в сомнениях. Никогда не знала, кем хочу стать, когда вырасту. Тебе-то ничего, ты ко мне и так привыкла. Но я – это я. Живу своей жизнью и, честно говоря, запуталась.
– Пора тебе отдохнуть. Может, прогуляемся в следующую субботу? Передышка от себя самой тебе не помешает, да и от Эмили. Она такая же чудачка, как ты. Со своей «грибной охотой». Вы грибы-то хоть раз покупали?
– Всего однажды. Сто лет назад.
– Она на тебя дурно влияет.
– Если уж на меня влияют, пусть лучше дурно. Не пойду я с тобой в субботу, мне нужно выбраться куда-нибудь с Эмили. Послушать ее истории о Рахманинове. Пристрастилась я к ним. Я должна знать, правду она говорит или сочиняет.
– Ясное дело, сочиняет. Трепло она. Не верю я в эти ее встречи с Рахманиновым.
– А я верю. Знаю, что не похоже на правду, но верю, потому что мне так нравится. Если хочешь, пойдем гулять в воскресенье. Посмотрим, как пролетают гуси.
– Ладно, пойдем в воскресенье.
Кора и Эллен поехали на озеро Кэмерон. С шумом и песнями, подпрыгивая на сиденьях, играя в Тину Тернер.
– Вот кем я хотела бы стать, когда вырасту! – объявила Эллен.
– А я буду твоей миссис Бойл. Старушонкой за семьдесят, которая всех спаивает и рассказывает красивые сказки. Буду трезвонить направо и налево, что встречалась с Джими Хендриксом.
– И станешь говорить, что с ним спала?
– Нет. Этим-то мне и нравится старушка. Она не говорит, что спала с Рахманиновым. Она всего лишь играла с ним в четыре руки. Здорово! Я играла на гитаре с Джими Хендриксом. Сочиняла стихи с Джимом Моррисоном. Была на подпевках у Тины Тернер. Я расскажу свою жизнь на новый лад, для юных и доверчивых, для тех, кто не знал меня в молодости. Плесни мне винца, детка, и я расскажу тебе сказку. Навру с три короба, и ложь эта будет прекрасна.
Оставив машину на стоянке у огромного озера, с зеркальной, похожей на лед водой, подруги пустились в путь вдоль исхоженного берега, по широкой тропе. Кора шагала впереди, Эллен чуть отстала. Вид у них был живописный: Кора – в толстом темно-зеленом свитере, в серой шляпе, на шее – разноцветные шарфики и бусы, джинсы заправлены в полосатые носки, на ногах – горные ботинки. Эллен – с ног до головы в черном. На природе становилось особенно заметно, до чего она горожанка. Ступая по грязи в высоких ботинках, она казалась неловкой, нескладной. Шла, засунув руки в карманы джинсов, глядя под ноги. Открытые пространства пугали ее. Как бы тепло Эллен ни куталась, все равно зябла. И сейчас щеки ее рдели от холода, она едва шевелила застывшими губами, нос побагровел.
У кромки воды застыла тощая цапля. Когда Эллен с Корой подошли совсем близко, цапля нехотя оторвалась от земли и, лениво расправив широкие крылья, полетела над самой водой с недовольным, скрипучим криком.
– Достали мы беднягу, – заметила Эллен. – Стояла себе птичка, никого не трогала. Мечтала о чем-то своем. Подумала, наверное: черт бы их подрал, согнали меня с места! Точно так же мы, лежа в постели, не хотим вставать. Интересно, цапля не торопится с насиженного места, потому что ей уютно?
Кора пожала плечами.
– Люблю просыпаться пораньше, чтобы можно было с часок понежиться под одеялом. Ничего приятней нет на свете, – продолжала Эллен. – Так тепло, спокойно. Особенно когда идет дождь. Даже лучше, если он проливной, и я слышу, как по улице спешат озябшие, промокшие прохожие, а сама лежу в теплой постели. «Хи-хи-хи! Я еще сплю, а вы – уже нет!»
– Ну ты и ехидна!
Эллен пропустила замечание мимо ушей.
– А уж если кто-то рядом и можно его разбудить и разделить с ним этот драгоценный час, – тогда это просто отлично.
На другом берегу скрипели и стонали сосны. В густых ветвях, хрипло воркуя, шебуршились невидимые голуби. «Подходящее место для сиу, – подумалось Эллен. – Я могла бы их проведать. Они, наверное, скачут по дальнему берегу длинной вереницей. И знают все: где прячутся зайцы, куда ходят на водопой олени, где пролегают лисьи тропы и все такое прочее».
– С кем бы ты хотела лежать в постели дождливым утром?
– Да с кем угодно. А если честно, то с Дэниэлом.
– Все никак не можешь от него освободиться?
– Как видишь.
Когда Эллен запустила в Дэниэла яблоком, он ушел, потирая ушибленный висок и жалея себя. Три дня он не показывался. А Эллен сидела вечерами в пустой квартире и ждала. Заслышав под окном чьи-то шаги, радовалась: он! Устраивалась на диване с книгой и чашкой кофе, включала телевизор, как будто и без Дэниэла ей хорошо. Но когда Дэниэл наконец вернулся, Эллен была на работе. Пришла домой, а он здесь – спокойный, невозмутимый.
– Привет! – сказала Эллен как можно более небрежно.
– Привет! – отозвался Дэниэл.
У него вышло лучше. Молодец! Как ни в чем не бывало. Чтоб он провалился! Это он сидит у телевизора с чашкой кофе, будто ему и без Эллен хорошо.
– Поужинал? – спросила она.
– Да.
Вот чертовщина! Эллен надеялась, что он съест салат из креветок, приготовленный на ужин, – был бы лишний повод для ссоры. Но Дэниэл салата не тронул. А у нее аппетит пропал. Эллен не спрашивала, где он был, хотя знала, что был он не один и не с приятелями, таинственными «типами» и «хмырями». О ссоре они не вспоминали. Вместе смотрели телевизор, были друг с другом вежливы. А перед сном занялись любовью. Им всегда было легко переспать, потому что секс удавался им лучше всего.
Через две недели они снова повздорили, опять из-за измен Дэниэла, и он опять исчез на пару ночей. Потом стал пропадать на неделю, на две. Со временем Эллен перестала ждать его шагов. Дэниэл перетащил кое-какую мебель к Милашке Мэри и Луизе. На ее место Эллен поставила свою. Стало казаться, что это квартира Эллен, а не Дэниэла. Они не говорили вслух о том, сколько горя причиняют друг другу. Так шли годы.
Однажды Эллен увидела мужа с незнакомой стройной блондинкой. Легкий ветерок раздувал их одежду, обвивал волосы девушки вокруг лица, и от этого пара казалась еще красивее. Они шли и смеялись, не удостаивая даже взглядом мелких людишек, что посматривали на них украдкой и удивлялись: кто это? Они походили на знаменитостей. Настоящая звездная пара. Дэниэл нес покупки спутницы, а на переходе заботливо обнял ее за плечи и перевел через дорогу. «Обо мне он никогда так не заботился», – разозлилась Эллен. И однажды вечером не выдержала:
– Кто это был с тобой? Я тебя видела, ублюдок. Видела!
– Да так, одна девчонка, – равнодушно ответил Дэниэл. – Никто.
Неужели он и об Эллен говорит так же? С ними? С другими женщинами? «Никто. Так, знакомая. Мы с ней как-то поженились».