Я проснулся в поту и в панике. О! Ува! Епть! Где я? Кто я? Я не в редакции! Скажу больше: я не в Москве! И это прекрасно! Скажу еще больше: я — не «свежая голова»! Через жалюзи просачивались живые полоски света. За окном была слышна негромкая фламандская музыка и была видна узкая улочка, уложенная булыжником, дом из красного кирпича и старинная католическая церковь. Все! Вспомнил! Я знаю, где я! Я проснулся в Брюгге! Да, да! В том самом сказочном средневековом, Брюгге, с многочисленными аккуратными венецианскими каналами с лебедями, который гениальной волею режиссера Мартина Макдонаха стал самым популярным городком Европы. Жители Брюгге гордятся своим кинематографическим триумфом не меньше, чем историей, каналами и памятниками. Кстати, после фильма «Залечь на дно в Брюгге» стало хорошей традицией переносить героев своих произведений в этот городок. Герой романа Дэвида Митчелла «Облачный атлас» остроумный и одаренный педрилка Роберт Фробишер в своих письмах к любовнику Сиксмиту время от времени отправляет нас, зачарованных читателей, в эту невероятно красивую северную Венецию. Я тут живу со своей любимой крошкой, баррелями пью замечательное бельгийское пиво, гуляю по брусчатке старинных улиц, кормлю лебедей, а ранними утрами, когда Брюгге спит, тихо и безвонно попердывая солодом, я тихо, чтобы не разбудить город и свою любимую крошку, пишу роман о «Комсомолке» в маленькой комнатке, увешанной причудливыми картинами, в доме своего друга, художника Винсента Маттелаера. Замечательный, добрый, славный, талантливый Винсент утром приносит нам кофе и бутерброды. Винсент Маттелаер — художник особенный, неповторимый, хотя бы потому, что он еще и владелец кафе. Он рисует свои картины с помощью аэрозолей особенной секретной техникой.
— Я эту технику сам придумал! Видишь, какие ровные линии? Но я не использую линеек! А как я это делаю, не скажу тебе, агент социализма! — смеется он. Надо отметить, что работы Винсента выставлялись в галереях Бельгии и Австралии. Их покупают намного чаще, чем мои! Но у меня все впереди!
До меня в этом доме, на короткой, как память алкаша, улочке Двеерстраат, где расположена галерея Винсента «GoMa», где сейчас я и пишу эти строчки, жил и работал самый известный бельгийский художник-акварелист Роджер Гоброн. «GoMa» расшифровывается как «Гоброн и Маттелаер». Дом этот принадлежит сыну Роджера Гоброна. Винсенту стоило большого труда уговорить его сдать этот дом ему в аренду.
Позавчера мы с моей любимой девушкой ездили в Брюссель (это пару часов на электричке), креативно праздновали мой день рождения и к ночи собирались вернуться назад, в тишину и покой Брюгге. На Гранд Пляс, самой красивой площади мира, задорно играют музыканты: аккордеон, кларнет и труба. Пиво, вафли, шоколад. Вафли — крошке, пиво — мне. Завибрировал нервно в кармане тесных джинсов мобильник. Долго не могу его освободить. Наконец слышу эротичный женский голос.
— Александр?
— Да. Это Александр. (Душа моя встрепенулась в районе паха пойманной в силки птицей, как обычно она трепещет при звуке женского голоса. Неужели это будущая Новая Любовь?)
— Приемная Сунгоркина. С вами будет говорить Владимир Николаевич. Переключаю!
Информация к размышлению.
Владимир Николаевич Сунгоркин. Родился в Хабаровске в 1954 году. Главный редактор газеты «Комсомольская правда» и генеральный директор ЗАО «Комсомольская правда». В 2003 году вошел в пятерку самых влиятельных медиаменеджеров России по версии журнала «Карьера».
Щелчок. Ё! Твою мать! Неужели я опять где-то накосячил? Кто-то настучал про позор в Венесуэле? А может быть, порнофильм со мной в главной роли кто-то обнаружил на каком-нибудь вульгарном вражеском порносайте? Скажу, что надо было для расследования….
— Алло! Саша! Это — Сунгоркин. Ты в редакции?
Нервы сжались в комок в районе сфинктера. Мурашки побежали по всему телу. Кровь отхлынула от головы в зад. Источник опасности был неопределенным и оттого еще более страшным. В голове все перемешалось, как в мусорном баке, перевернутом безжалостной уборочной, помойной машиной. Бегство от неведомого было исключено. Самоубийство — тоже. Оставалось ждать. Крошка смотрит на меня с тревогой. Я бледен. Что ж мы такие бздливые в этой жизни? А ну-ка, взбодрись! Семи смертям не бывать, а выговора не миновать!