Ну и повеселилась, должно быть, дрянь! И все прочие тоже. И конечно, они уж постараются довести это до сведения мсье Дидисхайма. А по углам, верно, шушукаются: «Попробуйте догадаться, что из себя представляет этот тип!.. Писать анонимные письма, конечно, не очень красиво, но ведь дыма без огня не бывает… Да и потом, неизвестно, откуда он взялся, правда?.. Вид у него вполне приличный, но я все время чувствовала в нем какую-то гниль. А вы нет?..»
Внезапно Жан-Мари принял решение. Он вошел в торговый зал, миновал несколько проходов и увидел мадам Седийо, которая с помощью служащего расставляла банки с куриным рагу. Запускать музыку было еще рано. Несколько покупательниц ходили взад и вперед — сдержанные, сосредоточенные, точно в музее. Жан-Мари подошел к мадам Седийо.
— Вы не уделили бы мне минутку? — тихо сказал он.
— Что-нибудь безотлагательное? — ехидно осведомилась она.
— Прошу вас.
— Продолжайте, — бросила она служащему. — Я сейчас вернусь.
Она нагнала Жан-Мари, который отошел к хозяйственному отделу.
— Я вас слушаю!
— Вы читали это? — И Жан-Мари показал ей голубой конверт.
Она с ног до головы смерила его злобным взглядом.
— Ваши дела меня не интересуют.
— Но ведь…
— Обратитесь в полицию, мсье Кере. А нам нужно работать.
— Вы решили, что…
— Не настаивайте, мсье Кере. Для вас же будет лучше. Но если уж давать вам совет, то я бы на вашем месте сказала друзьям, чтобы впредь они писали вам на домашний адрес.
— Что? Каким друзьям?
Она повернулась к нему спиной. Служащий ухмыльнулся, и Жан-Мари услышал, как он прошептал: «Бывают же некоторые».
«Какие друзья?» — повторил про себя Жан-Мари и, вдруг поняв, почувствовал, как покрываются потом ладони. Ну, конечно! Конечно же! Они принимают его за…
Жаловаться? Но на кого? Удар нанесен не сослуживцами. Теперь он был в этом уверен. Некто неизвестный стремился его сломить, и после сегодняшнего письма последуют другие письма — еще и еще, до тех пор, пока ему не опротивеет и он отсюда не уйдет. Пойти и рассказать все мсье Дидисхайму? «Я всюду тащу за собой грязь и скандалы, — подумал Жан-Мари. — А учитывая, что он обо мне уже наслышан, он посоветует мне уйти!»
Ему захотелось бросить все и бежать, чтобы никогда больше не слышать ни о дядюшке Бене[9], ни о мсье Пропр[10], ни о профессоре Подсолнухе, ни о Петрушке, ни об «Омо»[11]… «Омо» — гомо… Игра слов породила приступ какого-то мрачного веселья. «Да, докатился, — сказал он себе. — На мне они упражняются в остроумии. У хозяйского ставленника оказались дружки, которые забавы ради заставляют его поплясать. Вот потеха так потеха! А еще пытается напустить на себя важный вид! Чем не образцовый работник! Надеюсь, он все же недолго будет нам глаза мозолить».
«Ну, хорошо, — отрезал Жан-Мари. — Я перестану им глаза мозолить, причем немедленно!»
Он не спеша, стараясь сохранять видимость спокойствия, направился в кабинет, взял рекламный блокнот «Чинзано» и, вырвав оттуда листок, написал: «До завтра меня не будет». Кумушки потеряются в догадках, но к черту кумушек. Ноги его больше в этом магазине не будет; С торговлей кончено! Если уж на то пошло, безработицу легче переносить.
Вышел он через служебную дверь, но идти прямо домой не решился и завернул в бистро.
— Добрый день, мсье Кере. Что-то давненько вас не было видно. Ничего не случилось? Может, запал пропал? Значит, рюмочку кальва?
— Да, и еще, пожалуйста, листок бумаги.
— Ну, в добрый час! Подкинуть в топку дровишек — и оно ого-го как закипит!
А Жан-Мари уже обдумывал текст. Одним махом он написал:
К моему величайшему сожалению, я вынужден просить у Вас отставки. Я не должен был принимать пост, который Вы соблаговолили мне доверить по рекомендации нашего общего друга. У меня нет ни сил, ни достаточных знаний для того, чтобы достойно справляться с моими обязанностями. Здоровье мое оставляет желать лучшего, да к тому же я прекрасно вижу, что торговля не моя стихия.
Прошу Вас, господин генеральный президент-директор, принять вместе с извинениями мои заверения в самых высоких чувствах.
«Неужели же я настолько труслив и бесцветен, — подумал Жан-Мари, перечитывая написанное. — Однако, если я не отправлю письмо немедленно, я, возможно, не отправлю его никогда. Элен скажет, что это безрассудство. Что ж, тем хуже!»
Он сделал глоток кальвадоса и попытался представить себе неизвестного, которому удалось выиграть первый тур. «Он считает себя очень хитрым, — подумал Жан-Мари, — но ведь покоя-то лишится он сам! А я охотно снова погружусь в трясину безработицы, и уж там я в полной безопасности. Чем можно испортить жизнь безработному? То be or not to be?[12] Я выбираю not to be[13]». — Он рассмеялся и закашлялся.
— Ну как, теперь получше? — осведомился овернец. — А то, когда вы вошли, вид у вас был будто с похорон.
К счастью, на конвертах, лежавших в бюваре, не было клейма заведения. Жан-Мари тщательно надписал адрес, приклеил марку. Письмо лежало перед ним на столе, как мог бы лежать револьвер. «Раз уж я приступил к самоуничтожению, — подумал Жан-Мари, — чем же теперь все кончится? Моей смертью? Верно, этого-то он и хочет».
Он взял еще один лист бумаги.
Но продолжать он не мог. Исповедоваться сейчас было ему не по силам. Он вышел из бистро и в нерешительности остановился на тротуаре. Снова бездействие, ощущение тщетности любой попытки, непосильный груз собственного тела… Видимо, неизвестному врагу знакома эта пытка, раз он подвергает ей другого. Жан-Мари бросает письмо в ящик. С этой минуты он уже не служащий, он — служащий в отставке. Он потерял статус администратора, и дирекция может заставить его отработать положенный после подачи заявления месяц. Жан-Мари был почти уверен, что его не заставят, но на всякий случай лучше запастись больничным листом. А там опять начнется битва за рабочее место.
Легко сказать в порыве ярости «not to be», но ведь существует еще Элен! Ради нее он должен работать, но как только он найдет новое место, ворон снова набросится на него. Да, такова ситуация. Машинально Жан-Мари купил все необходимое — хлеб, мясо, картошку, как и каждый день. По дороге заглянул, нет ли почты. Есть. Письмо. Курсы имени Блеза Паскаля. Зажав письмо в зубах, он свободной рукой принялся искать ключи. От волнения, от забрезжившей надежды у него затряслись руки. Выложив покупки на кухонный стол, он вскрыл конверт.
Мы с интересом ознакомились с Вашим письмом. Но, к сожалению, вынуждены сообщить Вам, что в данный момент у нас нет ни одного свободного места. Тем не менее мы вносим Ваше имя в список кандидатов и при случае будем рады прибегнуть к Вашим услугам.
Жан-Мари скомкал письмо. «Банда лицемеров… Нет чтобы прямо сказать: „Идите Вы в задницу“, а то все ходят вокруг да около».
Жан-Мари швырнул письмо в мусорное ведро. От ярости его затрясло, как от болезни Паркинсона. В полдень, накрывая на стол, он продолжал громко говорить сам с собой: «Попадись он мне только!.. Попадись он мне только!..» Жан-Мари не услышал, как вошла Элен и, ничего не понимая, замерла на пороге кухни.
— Почему ты дома?.. Ты что, заболел?
— Не знаю… Нет… Вернее…
И Жан-Мари вытащил из бумажника оба анонимных письма.
— Вот… Сейчас все поймешь.
— Ну и что? — сказала она, в секунду пробежав глазами письма. — Это прежде всего глупо.
— Неужели ты не понимаешь? — взорвался Жан-Мари. — Первое письмо пришло сюда, правда? Это еще куда ни шло. Но второе-то адресовано на магазин, и вскрыла его мамаша Седийо, черт бы ее побрал! Весь персонал в курсе. Читай… Читай: «Подлый гад» — разве это не яснее ясного? Ты только представь себе, что все они теперь думают.
— Не кричи так, — сказала Элен. — Соседям знать необязательно… Да, конечно, приятного тут мало.
— Приятного так мало, что я подал в отставку. И уже отослал ее патрону.
— Ты с ума сошел!
Элен принялась стягивать перчатки, не переставая с беспокойством смотреть на него. Расстегнула блузку.
— Ты хоть объяснил все Дидисхайму? — спросила она.
— Нет. Представляю себе, какое впечатление это бы на него произвело! Я только написал ему, что болен и не могу больше работать.
— Ловко!
Элен зажгла газ, поставила греться еду.
— Надо побыстрее, — сказала она. — А то я должна быть обратно в половину. Мог бы все-таки сначала посоветоваться со мной. Хорошее ведь было место.
Котлеты шипели на сковородке. Элен приготовила салат, вытирая глаза рукой.
— Ты что, плачешь? — спросил Жан-Мари.
Она пожала плечами. Он подошел к ней, обнял за плечи.
— Элен, — прошептал он. — Я не мог дольше терпеть.
Она резко высвободилась.
— А в чем, собственно дело? Разве ты не такой, как назвали тебя в письме?