И вот однажды жена с презрением бросает в лицо Жану-Мари Кере страшные слова: «Ты становишься профессиональным безработным». Какое абсурдно-жестокое сочетание слов! Но в нем горькая правда капиталистических будней: ведь сегодня в странах Западной Европы и США «профессиональных безработных», подобных герою романа Буало и Нарсежака, насчитывается свыше 20 миллионов.
Страдания Жана-Мари Кере обрываются трагически: он погибает от пули своего бывшего ученика Ронана де Гера, экстремиста, который боролся за так называемую «автономию Бретани». Вместе с этим персонажем в роман входит тема судеб столь социально неоднородного и пестрого движения «молодежного протеста» во Франции, апогей которого пришелся на события мая — июня 1968 года.
Группка юношей бретонского городка, заводилой в которой был Ронан, создала организацию с громким названием «Кельтский фронт». Их борьба за «независимость для Бретани» сводились к «дракам, ночным вылазкам, листовкам». Но фанатичный Ронан де Гер, подогретый провокационными лозунгами «леваков», этот «ребенок, который играет в бунт», решает совершить «революционный акт» и бессмысленно убивает полицейского комиссара.
Ронана приговорили к тюремному заключению. Вернувшись в Ренн, он начинает мстить Кере, считая его единственным виновником своего ареста. Так главный герой романа неведомо для себя попадает и в другую ловушку, расставленную фанатичным, безжалостным врагом.
Буало и Нарсежак осуждают бессмысленный террор «бунтарей-автономистов», убедительно показывая, сколь необоснованны их претензии считать себя единственно последовательными «борцами» с ложью, несправедливостью и лицемерием капиталистического общества. Идея бунта ради бунта, которую исповедовали участники «Кельтского фронта», потерпела крах. Все эти «борцы», кроме движимого патологической жаждой мести Ронана, остепенились, стали примерными конформистами и даже не думают посягать на устои буржуазного образа жизни и морали. Путь индивидуального террора и абстрактного, лишенного социального содержания протеста — это дорога в никуда; он ведет лишь к душевной опустошенности. Таков еще один важный социальный вывод, следующий из романа «Неприкасаемые».
Герой романа «Неприкасаемые» не помышляет о борьбе с действительностью, он слабый одиночка, который не в состоянии преодолеть «смутный, парализующий страх» перед жизнью. Кере ничего не предпринимает, чтобы избавиться от своего преследователя; перед гибелью его охватывают метафизические сомнения, какое-то экзальтированное раскаяние в том, что он отошел от религии.
Разумеется, эти мотивы снижают социально-критический пафос романа Буало и Нарсежака. Но не они определяют суть романа «Неприкасаемые», в котором французские писатели по-своему обвиняют буржуазный мир в чудовищном преступлении, в том, что он превращает миллионы жизнеспособных людей в безработных — «каторжан безделья»
Неприкасаемые
Итак, Вы сумели меня найти. Благодаря Провидению, как Вы считаете. Возможно! Не думайте, однако, что я намеревался скрыться в Париже. Нет. Мне просто хотелось затеряться в толпе… исчезнуть и попытаться заново построить свою жизнь. Я порвал разом все прежние связи. Конечно, я должен был бы поделиться с Вами своими сомнениями — ведь Вы столько лет были моим духовным отцом, — но я заранее предвидел Ваши возражения, и они казались мне несостоятельными. Я же был тогда до такой степени истерзан, такое мною владело отчаяние, что я просто не вынес бы того страшного разговора, который неминуемо восстановил бы нас друг против друга. И я предпочел скрыться незаметно, как спасаются бегством. Должен признаться, мне было бы приятней, если бы то, что Вы называете Провидением, не принимало в моих делах ни малейшего участия. Прошу прощения, что позволил злобе выпустить свое жало. Но не волнуйтесь — оно направлено против меня же самого. Что-то во мне так и осталось жестким комком — хотя каким только испытаниям я не подвергал себя. И Ваше письмо еще больше накренило выстроенное мною и без того шаткое сооружение. А теперь я и вовсе ничего не понимаю, все во мне смешалось — и радость и злость. Правда, радость, кажется, все же одерживает верх.