Ронан замечает «порш», проскальзывающий между автобусом и тротуаром. Ему не терпится узнать положение дел. Вообще-то, если у этой молодой женщины есть характер, в воздухе должно уже попахивать разводом. Вскоре появляется Эрве, ищет глазами друга, видит его наконец и поднимает руку. Сегодня по случаю солнечного дня на Эрве очень светлый клетчатый костюм из тонкой шерсти, синий галстук. Эрве, как всегда, неотразим!
— Привет! Ты что будешь пить?
— То же, что и ты, — отвечает он.
Эрве опускается на банкетку.
И тотчас переходит в наступление.
— Кере оставил мне записку. От него ушла жена. Послушай! Не прикидывайся паинькой. Ты прекрасно знаешь, о чем речь. Ты ей написал.
— Точно.
— И рассказал ей, что Кере был нашим священником, что он донес на тебя, — словом, все.
— Точно.
— А ты понимал, посылая письмо, что за этим последует?
— Естественно.
— Значит, теперь ты удовлетворен?
— Нет.
— Чего же ты еще хочешь?
— Его шкуру.
— Ты что, серьезно?
— Совершенно серьезно.
— Тебе еще не надоела тюрьма?
— Это уж мое дело.
Официант приносит рюмку, где в красивой изумрудной жидкости плавает кусочек льда. Эрве размышляет.
— Вот, значит, оно как, — наконец произносит он. — Да, здорово ты меня купил!
— Ты что, вызвал меня, чтобы читать нравоучения? Стой-ка! Не отвечай. Я, кажется, догадываюсь. Теперь, когда дело принимает серьезный оборот, ты хотел бы тихо, незаметно выскочить из игры.
Эрве пожимает плечами.
— Если бы я знал с самого начала!
— Ты бы бросил меня, — заканчивает за него Ронан. — Как тогда, в суде.
— Господи боже мой, — вырывается у Эрве, — ну что ты без конца поминаешь прошлое!
— Какое прошлое? — говорит Ронан. — На меня только что донесли. И Катрин я только что потерял.
Прошлого не существует! Смывайся! Ты мне больше не нужен. Ты пришел предложить мне мир? Так ведь? Весьма сожалею.
— Это же нелепо. Просто нелепо.
— Пусть так. Я веду себя нелепо, и все же я его кокну. Можешь ему передать.
— С тобой просто нельзя нормально разговаривать.
— Нельзя. Смывайся!
— Жаль мне тебя, старик!
Эрве встает, шарит в кармане, швыряет на стол купюру. Ронан отодвигает ее тыльной стороной руки.
— Платить буду я, — тихо произносит он. — Я привык!
Вчера у меня был долгий разговор с Эрве Ле Дэнфом. Он пробовал урезонить Ронана. Безуспешно. Ронан как будто даже собирается меня убить. Все это настолько несправедливо, что я то и дело спрашиваю себя, уж не сплю ли я. Бедняга Ронан, видимо, твердо уверен, что донес на него я. И самое страшное, что Эрве тоже так думает.
«Слушайте, — сказал он. — Поставьте себя на мое место. Никто же не мог знать, кто убил комиссара Барбье. Никто решительно. Кроме вас, разумеется, поскольку Ронан признался вам в этом на исповеди. Когда его арестовали, я задался вопросом: кто же из нас раскололся? Но очень скоро убедился, что никто из наших тут не замешан. Тогда кто же? Ответил мне на этот вопрос Ронан, когда я навещал его в тюрьме. Это могли быть вы, и только вы».
«Я? Священник?!»
«Но к тому времени давно уже бывший».
«В таком случае, плохой священник. Скажите уж прямо!»
Бедняга Эрве оказался в сильном затруднении. Меня же так взволновали его слова, что я забыл о собственных муках.
«Но вы ведь знали меня!» — сказал я.
«Да. И потому я сомневался. То я был уверен, что прав Ронан, то почти уверен, что он ошибается. В конце концов я подвел под всей это историей черту. У меня других дел хватало».
«А как же наша встреча в метро? — не отступался я. — Вы должны были бы пройти мимо, сделав вид, что не заметили меня».
«Почему? За эти годы я успел измениться. Как и вы!»
Звучало это не очень убедительно. Я чувствовал, что Эрве говорит не все, но виду не показывал. К тому же есть люди, которым достаточно состариться, чтобы все простить. Я, скажем, из другого теста, должен признаться. И Ронан тоже! Так что я удовольствовался тем, что сказал Эрве (сокращаю, ибо он сдался не сразу):
«Даю вам слово, что никогда не сделал Ронану ничего дурного. Произошло нелепое совпадение. Я уже не помню точных дат, но, вероятно, я уехал из Ренна почти в то время, когда Ронана арестовали. Хотя я к его аресту не имел ни малейшего отношения».