За четыре тысячи франков в месяц я получил право существовать в качестве его теневого кабинета, отвечая на немыслимое множество писем, которые он получал. Вы и представить себе не можете! Называть его следовало «метром», поскольку он, продавая тонны бумаги, считал себя великим писателем. Я неустанно рассылал повсюду его фотографии с автографами. Время от времени он заходил ко мне в кабинет и склонялся надо мной, обжигая мне ухо сигарой. Прочитав составленное мною письмо, он дружески похлопывал меня по спине: «Отлично, отлично, Жан-да-Мари. У вас явные способности к эпистолярному стилю». Ему нравилось звать меня Жан-да-Мари. «Звучит вроде по-идиотски, — говорил он мне вначале, — зато бесхитростно». Я принимал вместо него посетителей и особенно часто посетительниц, с которыми он не желал встречаться. Перед моими глазами проходила такая фауна, о какой Вы и представления не имеете. Сентиментальные романы, которые он подписывал именем Жан де Френез, привлекали к нему толпы перезрелых дам, являвшихся, неся книгу, точно полную чашу. Положим, я слегка преувеличиваю, ибо личность Марсо всегда забавляла меня, но мне и в самом деле без конца приходилось отбиваться от визитеров и задерживаться до семи-восьми часов вечера, чтобы отослать срочную корреспонденцию. Ему же и в голову не приходило хоть как-то вознаградить меня за это. Вернее, приходило. Он неизменно дарил мне свое последнее детище, которое называлось то «К дьяволу нищету!», то «Сердце девственницы». И весь ужас был в том, что приходилось это читать, поскольку он принимался меня расспрашивать:
— Нуте-с, милый мой Жан-да-Мари, что вы думаете о моей герцогине?
— Это плод тщательных наблюдений.
— Верно сказано. Когда вы сами возьметесь за перо — а когда-нибудь это случится, — не забывайте: весь секрет в том, чтобы уметь наблюдать.
Иногда он сажал меня в свой «бентли» и вез на деловую встречу. Но присутствовал я там не для того, чтобы воздать должное пиру, а для того, чтобы скрупулезно запоминать все, что говорилось впрямую, без обиняков, когда обильная трапеза вконец развязывает языки. Вернувшись, я все записывал. А Марсо потом читал, ворча: «Шуты!.. Да за кого они меня принимают?»
Через какое-то время я слышал, как он говорит по телефону: «Ну что вы, дорогой друг, вы же мне сказали… Сказали, сказали… Ах так, ладно, идет. Нет, нисколько я не сержусь. Кто угодно может ошибиться!»
Мало-помалу я узнавал жизнь подлинную. И вспоминал все, что говорится в священном писании о дурных богачах, развратниках, ворах и проститутках. Я видел вблизи мошенников, что, конечно, другое, или, если хотите, это тот же сброд, только им целуют руки. И на память мне приходит изречение Ренана[3]: «А истина, возможно, безрадостна». Я многим обязан бедняге Марсо. Он умер от инфаркта с бокалом шампанского в руке, совсем как герой его романа «Не надо путать, цыпочка». На его похоронах, проходивших по всем канонам религии, присутствовала громадная толпа, какая обычно провожает в последний путь усопших звезд, и конечно, несколько бывших любовниц с приличествующим случаю выражением лица.
Когда вскрыли завещание, выяснилось, что богатейший Марсо Ланглуа не оставил мне ни сантима. Да и вообще мое положение оказалось весьма неопределенным. В самом деле, ну что такое секретарь усопшего писателя? Рабочий с ученой степенью или служащий в отставке? Если бы меня не поддержала Элен, просто не знаю, что бы со мной сталось. Элен — это моя жена. Женился я в прошлом году. Но об этом я расскажу Вам позже. Теперь же… впрочем, зачем Вас утомлять пересказом моих странствований из конторы в контору?
Вам ведь ничто не грозит. Нет, это не упрек! Видите ли, мир безработных — совсем особый мир, отличный от всего, что Вам знакомо. Его нельзя отождествлять с миром нищеты. Ибо в нем исчезает всякое чувство солидарности. Это царство бумажек, отчетов, анкет, которые нужно заполнять, официальных бланков, которые следует представить. Это непреходящее удушье, вызванное ожиданием, топтанием перед окошечками на подгибающихся ногах, без единой мысли в голове. Тут очередь за подписью или тумаком? Тут — за документом в трех экземплярах. Тут — за… Но я умолкаю. Ваши критерии — уже не мои.
3
Жозеф Эрнест Ренан (1823–1892) — французский писатель и филолог-востоковед. С юных лет готовил себя к церковной деятельности, обучался в католической семинарии, но, разуверившись в догматах христианства, отказался стать священником.