Картер разрывает поцелуй и проводит руками по внешней стороне моих бедер. Затем он поднимает мои ноги и двигается, пока не нависает надо мной, а мои согнутые ноги ложатся ему на плечи. Он наклоняется и касается моих губ своими, затем опирается на одну руку, а другой наклоняется вниз и направляет свой член между моих ног.
Его член в презервативе.
Я не могу не улыбаться. Я не могу не поцеловать его снова. Затем, когда я целую его, он толкается внутрь меня и крадет мое дыхание. Крадет мою душу.
— О, Картер, — бормочу я, изо всех сил пытаясь приспособиться, когда он наполняет меня так, как никогда раньше. — О Боже.
Прижавшись своим лбом к моему в знак нежности, он двигается внутри меня. По мере того, как ширина его члена неуклонно трется о мои стенки, интенсивное удовольствие течет по моему телу. Снова и снова и снова. Я не могу перестать стонать, когда он входит и выходит из меня, а удовольствие нарастает и нарастает.
Это не просто удовольствие, которое кажется таким невероятным, но близость между нами. То, что он так близко, наполняет меня любовью, в то время как он использует свое тело, чтобы наполнить меня удовольствием. Между всем этим, покорностью моего положения в сочетании с доминированием его и слабым фоновым ощущением того, что я наконец-то получила в свои руки с трудом добытую награду, мое сердце раскрывается, как цветок, не боясь подвергать свою нежность повреждению от такого потенциально опасного посетителя.
Когда мое тело больше не может терпеть, оно перепрыгивает через пропасть, свободно падая в удовольствие. Я кричу, и Картер целует меня, ловя звук моего удовольствия своими губами. Удовольствие продолжается, пока он трется о мои чувствительные стенки, продлевая удовольствие.
— Блядь, Зои, — бормочет он, закрывая глаза.
Вся сила вырывается из моего тела. Я немного соскальзываю по полу, пока Картер продолжает входить в меня, но у меня нет сил пытаться удержаться на месте. Оказывается, мне не нужно; мгновение спустя он стонет, его мышцы напрягаются, и он делает глубокий вдох. На этот раз я не чувствую, как он кончает, потому что на нем презерватив, но как только он кончает, он падает на меня сверху, как раньше.
Полностью удовлетворенная и все еще переполненная любовью, я обнимаю Картера и прижимаю его к себе. Мне нравится ощущение его теплой, мускулистой спины под моими пальцами. Когда ко мне вернется энергия, я хочу, чтобы он перевернулся, чтобы я могла целовать его везде, водить губами по выступам его пресса для стиральной доски, целовать вниз по V-образному вырезу, обрамляющему область его таза. Черт, я снова возьму его в рот и действительно покажу свою благодарность за все это удовольствие.
Я блаженно вздыхаю, захваченная сексуальным потоком мыслей обо всем, что я хочу сделать с его телом, затем он поднимает голову ровно настолько, чтобы поцеловать меня.
Мой мозг видит, куда я иду, и делает героическое усилие, чтобы остановить движение рта, но его игнорируют. Когда мой решительный рот открывается, я позволяю сумасшедшим, безрассудным словам вырываться наружу.
— Я думаю, что люблю тебя.
Мой желудок сжался, хотя мой тон был легким и мечтательным, далеким от тяжелого заявления. Он все еще, вероятно, воспримет это как-то странно. Мой мозг немедленно начинает генерировать оправдания и отговорки. Этот взрыв гормонов и привязанности сделал меня уязвимой; удар окситоцина заставляет меня чувствовать к нему привязанность, поток дофамина в мой мозг явно ослабил мою способность рассуждать. Я моглабы также быть на наркотиках! Он не может возложить на меня ответственность за то, что я говорю во время секса, точно так же, как я не считаю его ответственным за то, что он говорит во время секса — единственная разница в том, что он говорит гадости, а я говорю приятные вещи. Кроме того, я христианка; Я всех люблю! Это не должно означать ничего драматичного…
Однако вместо того, чтобы испугаться, Картер ухмыляется. — Ах, да? Черт, должно быть, я хорошо тебя трахнул.
Я улыбаюсь в ответ с легким облегчением и киваю. — Очень хорошо.
После продолжительного поцелуя он говорит мне: — Переночуй, и я сделаю это снова.
Мм, это заманчиво. — Я спрошу у мамы, — говорю я ему. — В любом случае, можем ли мы перенести эту постановку с площадки? Это не самое удобное место в мире. Обычно, когда я лежу на полу, у меня, по крайней мере, есть хороший мягкий коврик для йоги подо мной.
— Ага, — бормочет он, слезая с меня. — Я все равно должен избавиться от этого гребаного презерватива.
Я дарю ему еще одну сияющую улыбку. — Спасибо.