– Нет, папа. Честное слово. Я не простудилась!
– Так, нам все равно пора заканчивать. И купаться сегодня больше не будешь. Может, тебе пойти лечь? Я скажу Ингрид, что тебе нездоровится и надо полежать.
Лето 2006 года. Мы по-прежнему планируем книгу и все, что с ней связано, а это несколько полноценных этапов. Интервью, стенографирование, редактирование и обсуждение. Работа немалая.
В гостевом домике в Хаммарсе останавливается женщина в красном платье. Она журналистка и работает на радио и телевидении. Я называю ее Анной в честь венгерской бандерши Анны Кумпанаш. Однажды она лепила на кухне Ингрид котлеты. Я подъехала к дому на велосипеде и заметила в окне красное платье. В следующий раз они с отцом сидели рядом на коричневой скамейке и хихикали. На третий день они планируют посетить концерт церковной музыки. Я навязываюсь вместе с ними. Мы втискиваемся в джип. Папа жмет на газ. Приехав, мы с Анной с двух сторон вцепляемся в сухенького старика, словно его нужно поддерживать под обе руки. Но в поддержке он не нуждается. Он каждый день гуляет в одиночестве и даже трость с собой не берет, однако сегодня он с улыбкой вышагивает по церкви, и с одной стороны его поддерживает Анна, а с другой – я.
Конец лета 2006 года. Звонит телефон. Я в Энгене. Отец в Хаммарсе. Хотя идти здесь всего несколько минут, мы чаще созваниваемся, чем видимся.
– Я женюсь!
– Ясно.
– Ты мне что, не веришь?
– Нет.
Театральная пауза.
– Я по голосу слышу, что ты ревнуешь.
– Я не ревную. Я твоя дочь.
– Ревнуешь.
– Не ревную. Я не твоя женщина. Я твоя дочь. Мне все равно – можешь жениться.
Осень 2006 года. Звонит телефон. Я в Осло. Отец в Хаммарсе.
– Я тут про нашу книгу думал.
– И?
– Всякие технические моменты.
– Папа, мы что-нибудь придумаем.
– Нет, ты послушай. У меня одна идея возникла. Может, Анна поможет?
– Нет.
– Она журналистка, может первоклассное оборудование достать.
– В этом я не сомневаюсь.
– Я подумал, давай она привезет в Хаммарс всякие технические штуковины… ну, то есть собственно запись интервью сделает…
– По-твоему, обычного магнитофона недостаточно?
– Просто про качество звука подумал.
– Я как раз собиралась купить диктофон.
– Сейчас?
– Не прямо сейчас. Но скоро.
– Хм.
– Папа, это наша книга!
– Ладно, ладно, не злись.
– Я не злюсь.
– Я же слышу по голосу, что злишься.
Весна 2007 года. Врач говорит, преходящее нарушение кровообращения головного мозга.
Я гуглю «преходящее нарушение кровообращения головного мозга». Временное прекращение кровоснабжения головного мозга. Медицинское название болезни – транзиторная ишемическая атака (ТИА). Изменения происходят постепенно, но что-то происходит с памятью и способностью отличать действительное от вымышленного. Под действительным и вымышленным я имею в виду вот что: он не отличает снов (не уверена, что сны – правильное слово) от реальности (правильно ли это слово, я тоже не знаю).
Все окна у него в мозгу широко распахнуты.
Беккет писал: «Не уверены, где реальность, а где – как назвать ее противоположность? Возможно, разницы нет. Они в одной упряжке».
Он говорит:
– Расскажу тебе немного о том, как проходят мои дни. Каждый день в час меня завозят на кухню и подают мне омлет.
Он смеется, не разжимая губ.
Прежде он губы разжимал, но после того, как во рту у него образовался гнойник, мешающий говорить, отец смеется с закрытым ртом. Он говорит:
– Омлет на обед. Неплохое название для нашей книги. Тебе как?
Мы называли это работой. Или проектом. Или книгой. Никогда не знаешь, как правильно будет назвать что-нибудь. На желтом листке бумаги он пишет:
Дражайшая дочь!
Я пытался дозвониться до тебя и сказать, что я готов начать «наш проект» в любое удобное для тебя время.
Обнимаю,
Твой старик-отец.
На бумаге виднеется пятно. Пятно большое и круглое, а снизу у него еще одно – маленькое и вытянутое. Если бы это было не пятно, а детский рисунок, я бы решила, что тут нарисован воздушный шар с небольшой корзинкой для пассажиров. Наверное, я что-то поставила на эту записку – чашку кофе, например, или бокал вина.
Из-за этого пятна некоторые слова в записке словно выделены: дочь, пытался, готов.
Кажется, в последнее время часто происходит вот что: я вижу лицо и думаю о другом лице. Как это назвать, я не знаю. Исчезающие контуры.
Одно время я вообще не помнила отца. Я читала записки, которые он писал мне, смотрела на его фотографии, но самого его не помнила. Говоря «не помнила», я подразумеваю, что я была неспособна восстановить его образ, воссоздать его в воображении, представить, что бы он сказал или сделал в определенной ситуации, воспроизвести в голове его голос. Заботиться о ком-то – значит помнить его, а у меня не получалось ни то, ни другое, ни заботиться, ни помнить. Я брела вслепую, не видя ни мертвых, ни живых, и мой муж как-то написал в стихотворении: «Ты потерялась в отцовском доме».