Уже потом я поняла, что мне следовало смочить ему губы. Прежде я еще никогда не ухаживала за умирающим, но читала много книг и могла бы вспомнить, что именно так и нужно поступить. Надо смочить губы. «Сжалься надо мной и пошли Лазаря, чтобы тот обмакнул в воду кончик пальца и охладил мой язык». Богач не просит подать ему стакан воды. Он просит, чтобы бедняк обмакнул палец в воду и смочил ему рот. Богач, который находится где-то на полпути между жизнью и смертью, мучается от жажды и знает, что ему нужно и как этого добиться.
Все пошло не так. Из-за моей жуткой неуклюжести все пошло не так. Женщины в моей семье – не по отцовской, а по материнской линии – страдают этой неуклюжестью. Я спотыкаюсь на ровном месте, врезаюсь в деревья, проливаю на пол вино. На этот раз я облила папу водой, холодная вода струйкой стекала у него по шее, на грудь, подушку и простыню. Когда вода попала ему на кожу, он вздрогнул, такой холодной водой его еще не обливали, впрочем, откуда мне знать, чем его обливали, единственное, что мне наверняка известно, так это что ничто, в том числе и вода, уже давно не прикасалось к этим участкам кожи – к горлу, ключицам, груди. Думаю, поэтому он открыл рот и заговорил. Хотя нет, не совсем заговорил, а пробормотал свои последние обращенные ко мне слова.
– Чертова корова, – сказал он.
– Прости, папа, – извинилась я.
А он добавил:
– Холодно… Чертова ты корова.
Стареть – тяжелый труд. Уговаривать тело повиноваться мозгу, а позже – уговаривать мозг повиноваться самому себе и молить Господа о снисхождении. Папа всю жизнь метался между верой, неверием и сомнениями. Однажды он сказал:
– С одной стороны, я верю, что вновь увижу Ингрид, с другой стороны, я верю, что умереть – это все равно что погаснуть.
Он говорил:
– Встать с постели, принять душ, надеть носки, обуться, надеть чистую одежду, позавтракать, прокатиться на велосипеде, работать.
Когда тебе нужно, например, завязать шнурки – а это, как известно всем детям в возрасте от шести до девяти, требует физических усилий и сноровки, – то задача кажется серьезной, бантик представляется величайшей в мире загадкой. Пальцы, руки, шнурок – задача невыполнимая. Завязав шнурок в первый раз, забываешь, насколько это сложно. Проходят годы, и ты вдруг стоишь посреди комнаты в носках и беспомощно смотришь себе на ноги.
Папа обычно сидел один, чаще всего по ночам, в маленькой комнате, глядя на что-нибудь и думая о других людях. Про этот ритуал он говорил:
– Я представляю себе ее взгляд, очертания, я вслух произношу ее имя, слышу свой голос, вижу, как она поворачивается ко мне. Возможно, ее движения неловкие, возможно, она смеется, и тогда я думаю про ее смех или какие-то ее слова… Да, ты ж понимаешь – это необязательно женщина, это бывает мужчина или ребенок… Я думаю о других – живых и мертвых – и ставлю за них свечи.
Он просит ее раздвинуть шторы. Она поднимается, подходит к окну и отдергивает шторы.
ОН Вот и светлее стало.
Она стоит возле окна.
ОНА Море видно.
ОН Мне не видно.
ОНА Хочешь, еще раздвину?
ОН Нет.
ОНА Ты замерз?
ОН Нет.
ОНА Накрыть тебя пледом?
ОН Нет.
ОНА Ладно, тогда я посижу рядом с тобой.
ОН Если кто-нибудь спрашивает меня, где я на самом деле живу, то я и рта раскрыть не успеваю, как они сами отвечают, что я живу в Хаммарсе.
ОНА Но ты ведь и правда здесь живешь.
ОН Да.
ОНА Ты скучаешь по Стокгольму?
ОН Да.
ОНА Скучаешь по театру?
ОН Да.
Когда мне было чуть за двадцать, ему хотелось, чтобы я прочитала «Барышень из Жженая» Агнес фон Крусеншерны, роман в семи частях. Я было начала, но уже через несколько страниц заскучала и вернула книгу на полку. Заметив, что я ее не читаю, он не смог скрыть разочарования и раздражения. Спустя несколько лет я рассказала ему, что прочла стихотворение Хедвиги Шарлотты Норденфлихт «Долг женщины – сохранять приличия», написанное в 1741 году, однако в его глазах это не смягчало того факта, что я не читала «Барышень из Жженая». Еще через много лет он построил себе библиотеку, дом в Хаммарсе разросся еще больше, библиотека была из сосны и стекла, светлая и спроектированная с учетом его пожеланий. В библиотеке я нашла сборник стихотворений Хедвиги Шарлотты Норденфлихт, написанный после смерти ее второго супруга, священника Якоба Фабрициуса, который умер спустя всего девять месяцев после свадьбы. «Пытки скорби, или Различные печальные песни с красивыми мелодиями, собранные полным сочувствия слушателем».