– Мы на Дэмбу. – Я поспешно выступаю вперед. – Кяби сыграет кое-что для тебя.
Мы идем бесконечно, никогда еще пустошь и сад не казались мне такими огромными. Мы – маленькая процессия на марш-броске, мы идем в Дэмбу, в гостиную с двумя роялями, в самый крошечный концертный зал в мире, где выступать будет Кяби.
Добравшись до дома, мы на миг растерялись. Мы стояли перед лестницей с голубыми перилами и не знали, как поднять отца наверх.
– Ничего, – сказал один из друзей-музыкантов, – справимся.
Звенья нашей процессии поменяли диспозицию. Анна отошла назад, я встала рядом с ней, мужчины обступили инвалидное кресло, а потом на счет «раз-два-три» ухватились, затащили его по лестнице и внесли в гостиную.
Когда все были на месте, Кяби села за рояль, подняла руку и открыла программу мазуркой Шопена. Пока она играла, я смотрела на отца, сидевшего ко мне в профиль. Не знаю, хотелось ли ему там находиться, не знаю, хотелось ли ему вообще где-то находиться, он был совершенно один, на айсберге далеко в море, а Кяби играла Шопена, и в окна светило солнце. Было два часа дня, потом пять минут третьего, и она играла так, как тысячу раз прежде, для отца и для многих других, и в загашнике у нее было множество композиций, программу продумали до мельчайших подробностей, но когда звуки мазурки стихли, когда руки Кяби замерли над клавиатурой, а сама она повернулась к своим немногочисленным слушателям и собралась было что-то сказать – может, объявить следующую композицию, – тот, кто был моим отцом, поднял голову и посмотрел в окно.
– Благодарю вас за этот чудесный вечер, который мы провели вместе. – Он обращался ко всем и ни к кому, разговаривал с днем, и с ночью, и с послеполуденным солнцем, золотившим широкие доски пола, похожие на клавиши.
Мы затаили дыхание. Так много и так внятно он уже давно не говорил. А затем он добавил:
– Сейчас я устал. Старик хочет домой.
Все было готово. Больше делать ничего не требовалось. Время назначено. Гости уже в пути. Пасторша написала речь, отрепетировала песню и выбрала розу, которой украсит прическу. Программки напечатаны. Органист точно знает, что должен сыграть. Виолончелист тоже. Могильщики надели костюмы. А ближайшие родственники приготовились попрощаться навсегда.
Ингмари, старшая из всех сестер и братьев, обзвонила все до единого цветочные магазины в Висбю и сообщила, что семья усопшего желает на гроб только красные розы, и если им поступит заказ на желтые, розовые или сиреневые, то торговцу лучше проявить сознательность и такой заказ не принимать.
Эльсе, мать Ингмари и первая жена усопшего, уже умерла и в церковь явиться по этой причине не могла. Эллен, вторая жена усопшего и мать его четверых детей, тоже умерла. Эльсе и Эллен тоже были хореографами, танцовщицами, актрисами и режиссерами. Гюн, третья жена усопшего и мать моего брата-пилота, преподавала славянские языки и работала переводчицей югославской и русской драматургии и художественной литературы. Она, например, перевела пьесу Толстого «Власть тьмы». Но Гюн тоже умерла. Четвертая жена покойного и мать Даниэля, Кяби, в церковь явилась. Моя мать тоже.
Мои мать с отцом пожениться не успели, она появилась в его жизни между четвертой и пятой женами, однако друзьями и добрыми коллегами они оставались на всю жизнь, и однажды он сказал ей, что они болезненно связаны.
Тело Ингрид, его пятой и последней жены, матери моей сестры Марии, собирались перезахоронить, так чтобы отныне она лежала рядом с ним на местном кладбище.
Усопший хотел, чтобы церемония захоронения была скромной и чтобы на ней присутствовали лишь ближайшие родственники, коллеги и знакомые с Форё – женщины, ухаживавшие за ним в последние дни, и мужчины, помогавшие ему.
Он оставил указания относительно списка приглашенных и просил пригласить актеров – не всех, но многих, оставив театр и переехав в Хаммарс, он сильно скучал по ним. И актеры приехали – один за другим и по двое. Господин и госпожа Вогтер приехали, и маленькая фрёкен Окерблум, явились Альма и Элизабет и дядюшка Карл. Приехали самоубийцы, рыцари, шуты, музыканты и клоуны. Приехали королевы и по меньшей мере один принц. Когда гроб опустили в могилу, принц так зарыдал, что стоявшей рядом с ним пленительно красивой женщине пришлось поддержать его под локоть.