— Стой здесь, парень. Еще не все. — Подняв голову, сказала стоявшим на крыше кондукторам: — Там еще гроздь бананов. Давайте ее сюда. Быстрее.
Двое мужчин переглянулись. Губы их сложились в кислые гримасы.
— Быстрее! — уже громче сказала старуха. Она боялась, что один из них — тот, что помоложе, — уйдет, не закончив разгрузки.
— Но здесь полно бананов, — сказал кондуктор. — Которые из них ваши?
— Ну, та, зеленая! — пронзительно выкрикнула старуха. — Давайте! Скорее!
Кондукторы опять переглянулись.
— Здесь все зеленые, — сказал один из них.
— Да там она! — Старуха явно выходила из себя. — Вы же сами клали ее наверх. Может, потеряли?
— Тут есть большая зеленая, очень большая презеленая и самая большая презеленая-зеленая. Какую давать?
Старуха задыхалась от возмущения.
— Бросайте сейчас же! Еще шутить вздумали.
Кондукторы пожали плечами и принялись за работу. Бананы буквально посыпались как дождь на головы стоявших внизу людей. Гроздья ломались в воздухе, разлетались в разные стороны. Снизу раздавались протестующие крики.
Покончив с бананами, кондукторы начали сбрасывать ящики, мешки, стулья и столы. Завидев свои вещи, владельцы старались схватить их, но, не удержав равновесия, падали, некоторые — вместе с вещами. Кондукторы разыгрались вовсю. Побросав грузы, скинули веревки и брезентовые пологи, служащие для предохранения багажника от дождя. Поднялось густое облако пыли. Кондукторы уселись рядышком на скамью и спокойно наблюдали, как внизу копошатся люди, разбирая зеленые и зеленые-презеленые бананы.
Воспользовавшись всеобщей суматохой, парень незаметно ушел. В голове у него мутилось, и он не отдавал себе отчета в том, куда идет, хотя какое-то смутное чувство подсказывало ему, что он — на знакомой тропе. Ему не хотелось идти по этой тропе, однако ноги шагали сами собой. Они несли его домой.
Солнце клонилось к закату. Он шел по кукурузному полю. Деревня осталась немного в стороне. Дул ветерок, и шелест листьев навевал какое-то уныние и тоску. Мысли его витали в прошлом, в далеком-далеком прошлом, когда он был еще маленьким мальчиком и бегал вот по этой самой тропе. Тогда музыка полей ласкала слух, потому что напоминала о доме, где он не знал ни горя, ни забот. Теперь эта музыка звучала глухо и холодно, так холодно, что казалась ему смертью, готовой схватить его, как только на землю опустится мрак. Чувствуя, что дрожит всем телом, он ускорил шаги. Боль в ноге то усиливалась, то ослабевала. Солнце продолжало свой путь на запад, воздух с каждой минутой становился все холоднее.
Он достиг развилины троны и остановился. Отсюда правая тропа вела в дом отца, а левая — на земли соседей, в глушь, к чужим людям, в неизвестность. Молодой человек стоял в раздумье, охваченный сомнениями и страхом. Его сознание жаждало вырваться из плена нерешительности, но путь ему словно преграждал какой-то невидимый барьер.
— Меджа! — раздался чей-то взволнованный голос.
Парень вздрогнул и еле устоял на ногах. Сердце забилось так сильно, что казалось, вот-вот выскочит. Глаза застилал горячий соленый пот. Он протер их тыльной стороной изуродованной руки и сквозь пелену тумана разглядел стоявшую перед ним тщедушную фигурку девочки, освещаемую косыми лучами солнца. На ней была старая грязная ситцевая тряпка, завязанная узлом на плече и скрепленная булавкой под мышкой. Засаленный узелок блестел на солнце, открытая ключица казалась белее остальной части тела. На длинной и тонкой шее сидела бритая голова. О том, что это девочка, можно было судить только по двум крошечным холмикам, обозначавшимся на худой груди под ситцевой одеждой.
Меджа посмотрел на это жалкое создание, оказавшееся его двенадцатилетней сестренкой, и сердце его больно сжалось. Он подошел, пошатываясь, к жердяной изгороди и, чтобы не упасть, прислонился плечом к столбу. Девочка бросилась к нему в объятия. Он опустился на одно колено, чтобы лицо стало вровень с ее лицом, но не в силах был произнести ни слова. Но девочка и не ждала никаких слов. Она была счастлива.
— Меджа! Ты вернулся?
— Да.
Девочка засмеялась, обхватила его шею своими худыми ручками и поцеловала в лоб.
— Я очень рада, Меджа.
Меджа тяжело вздохнул и прислушался. Кровь стучала в висках в такт отдаленному звону колокольчиков на шеях коров и звяканью подойников. Где-то кипела жизнь, и только здесь было пусто и мертво. Медже казалось, что жалобное мычание телят и запахи навоза, полей и человеческого жилья нахлынули сюда из тяжелого прошлого, чтобы нарушить покой этого заброшенного места.