— Может, мне замолчать? — с досадой спросил Меджа. — Кто-нибудь другой хочет рассказать мою историю?
Уж если поведать о себе, так с чувством собственного достоинства. Это ведь не одна из тех маленьких грязных историй, которые так часто можно услышать. То, что он скажет, надо слушать не прерывая, с уважением к человеку, познавшему жизнь на собственном горьком опыте.
— Ладно, продолжай, не будем больше перебивать, — успокоил его Майна.
Меджа вздохнул.
— Да, лучше не надо. А то сами и рассказывайте… — Он помолчал немного, потом продолжал: — Уж больно служащий супермаркета интересовался этими яблоками. Он погнался за мной, когда увидел, что ты бросил мне пакет. Я бежал что есть мочи. И не подозревал, что умею так быстро бегать. Потом к служащему присоединились еще люди, в том числе полицейские. Так мы обежали, наверно, полгорода. Я испугался. Избавиться от них было трудно, и я не знал, как быть. Поэтому все петлял и петлял по закоулкам, пока не выскочил на центральную улицу, а там…
Майна вскрикнул и тут же, поймав на себе взгляд Меджи, извинился. Остальные, опершись локтями и положив головы на ладони, смотрели на Меджу, не сводя глаз. Безумное выражение его лица действовало на них возбуждающе.
— Все случилось так неожиданно, что мне самому не верилось, — продолжал Меджа. — Со всех сторон меня обступали люди, и бежать было некуда. Не помня себя от страха, я кинулся прямо под колеса автомашины. — Он вздохнул и поднял для всеобщего обозрения свою обезображенную шрамами руку. — Вот, смотрите.
Арестанты удивленно свистнули. Никто не проронил ни слова.
— Мне все же повезло. Машина ехала не очень быстро. Поломало всего несколько ребер, да колено повредило, и вот — еще руку. Ну, и много царапин. Шесть месяцев валялся в больнице, прежде чем заросли переломы. Врач сказал, что хромота останется на всю жизнь.
Меджа умолк. Арестанты переглянулись.
— А полиция? — спросил Майна.
— Приходили из полиции. Спрашивали, что у меня было в пакете. Я сказал, что по знаю — не успел взглянуть. Они не поверили мне, долго допрашивали, но так ничего и не добились. Потом я поправился. Рассказал сиделке свою печальную историю, и она сжалилась, дала мне денег на дорогу.
— И ты… — невольно вырвалось у Майны. Он вспомнил ферму, старика Боя и весь передернулся.
Меджа не забыл, как они зарекались тогда на ферме не возвращаться к своим родителям, и чувствовал неловкость. Отвечая Майне, избегал смотреть ему в глаза.
— Да, и я поехал домой. Куда же еще мне было податься? Тебя я возле супермаркета не нашел. Вот и поехал. Только домой все равно не попал. Почти у самых ворот сестренку встретил, ну и… В общем, понял, что возврата к прежнему нет. Тошно мне стало, и я повернул обратно. Так никого, кроме сестренки, из родных и не повидал. Побоялся встречаться. — Он помолчал немного. Остальные смотрели на него, стараясь по выражению его лица угадать, о чем он думает. — Сел в попутную машину и поехал в город, хотя и не понимал зачем. Главным для меня было уехать подальше от дома. Подружился с одним человеком, и тот помог мне устроиться на каменоломню. — Меджа вспомнил грохот дробильной машины, глаза его машинально сощурились, защищаясь от воображаемой пыли. — Там мы долбили каменную стену. Сначала эта работа была мне не под силу, но потом, когда друзья подкормили меня и научили, я стал орудовать молотом и кайлой не хуже других. Работа была тяжелая, зато мы неплохо питались. Со страшной силой рубили мы камни, а машина превращала их в щебень. Так и добывали себе пропитание. Жил я в крохотной жестяной хижине вместе с другом Нгиги. У него жена, маленькие дети, но он потеснился и дал мне место. Вместе ели и вместе работали. Да и вообще, веселая собралась там компания. В субботние вечера устраивали выпивку и танцы. Было там несколько девушек, и мы танцевали с ними. Иногда из-за них случались драки. Они причиняли нам больше хлопот, чем камни. Вы бы посмотрели, как эти великаны дерутся своими ломами. Они и меня научили. Пришлось научиться, чтобы выжить. Полицейские туда редко заглядывали, а если и заглядывали, то лишь для того, чтобы прогнать посторонних. Так мы и жили: работали, ели и пили. Но слишком уж усердно трудились. Скоро там и камней-то не осталось — одна земля. Целую гору мы срыли. Начисто. И это пас очень огорчило, потому что кончилась работа. Большинство из нас лишилось заработка. Не стало ни танцев по субботам, ни выпивки. Неделю спустя нас рассчитали. Хозяин поехал искать новые места для добычи камня и пожелал взять с собой лишь тех, кто согласен работать за половину зарплаты. Согласились только семейные — надо же им было как-то кормить своих жен и детей. Хозяин собрал оборудование и инструменты и уехал. Мы же, оказавшись вдруг никому не нужными, отправились в город. К счастью, у одного из моих спутников нашлись друзья и родственники, так что на первых порах мы не очень тужили. Ночи проводили под крышей, а днем околачивались на окраинах или в парках. Пытались найти работу, но почти без успеха. День тут, день там, а постоянного ничего. Потом мы начали догадываться, что изрядно надоели приютившим нас людям. Говорить они ничего не говорили, но видом своим показывали, что пора и честь знать. Надо было быстрее сматываться, пока не выгнали. Так мы и сделали и оказались на улице.