— Хочешь зажить по-честному, — насмешливо сказал кто-то. — Как бы не так. Тебе же легче за решетку попасть, чем стать честным человеком.
— Что касается меня, — сказал Меджа, — то я, если вырвусь отсюда, даже и не вспомню про вас, кретинов. Пока вы здесь, я и не подумаю возвращаться. От ваших речей мозги набекрень.
— У полоумных они всегда набекрень, — сказал Чеге.
Кое-кто в камере хихикнул, а Чеге, которого никто не мог превзойти в озорстве, издал дикий вопль и резанул воздух таким звуком, что арестанты засмеялись еще громче.
За дверью послышались решительные шаги надзирателя. В камере номер девять наступила тишина. В смотровом окошке появился большой, в красных прожилках глаз. Вроде все спокойно, никаких признаков дебоша.
— Эй, заткнитесь там! — крикнул надзиратель. — Что здесь — камера или палата умалишенных?
— И то и другое вместе, — донесся из-под одеяла приглушенный голос.
Никто не засмеялся.
Надзиратель выругался, его красный глаз снова обшарил помещение. Тихо. Время — без четверти двенадцать. Глаз удалился, окошечко закрылось.
Нгуги встал, сходил в угол к параше. Сонно зевнул и лег обратно на свою постель. Взглянул на пустующее место на полу, где прежде спал Майна.
— Интересно, что с Майной, — сказал он. — Давно уж пора ему быть здесь.
У Меджи вздрогнуло сердце. Он тяжело вздохнул. Стало быть, они ничего не знают. Смотритель им не сказал. Сказать сейчас? Или не говорить, пусть сами как-нибудь узнают. Он лежал на спине и думал.
— Разве вы не слыхали? — невольно вырвалось у него.
— Про что? — Это был голос Чеге.
— Про Майну.
— Ну? Женился он наконец на этой жирной корове?
Меджа покачал головой.
— Работу нашел? — спросил Чеге.
В камере засмеялись.
— Не угадал, — сказал Нгуги. — Я знаю. Его избрали на важный пост. Теперь он — его величество мэр города Шенти-ленда.
Арестанты захохотали. Шенти-ленд переименован в город! Город в городе. С собственным гербом. И Майна, главный прохвост в городе прохвостов, избран его мэром.
Скоро они заметили, что Меджа не смеется вместе с ними, а лежит на спине и с грустью смотрит на лампочку на потолке. Его большие глаза блестели от слез. Арестанты перестали смеяться и, сев на своих матрасах, стали молча наблюдать за ним. Еще ни разу им не приходилось видеть Меджу плачущим. Такие, как Меджа, из-за пустяков не плачут.
— Он помер? — спросил Ругуару сдавленным голосом. — Все-таки удавился?
— Нет, Майна не удавился. — Меджа старался говорить спокойно. — Не такой он человек. Он домой отправился, хотя и клялся, что ни за что туда не воротится. Из-за меня пошел и убил там двоих.
— Кто они были?
— Муж и жопа. Об этом в газетах писали. Его арестовали на другой день утром в пятнадцати милях от деревни. Весь грязный и в крови… Отчаянный.
Наступила мертвая тишина. И люди, и стены камеры, и даже тусклая лампочка, казалось, застыли от потрясения.
— Зачем он это сделал? Он же не убийца.
Меджа вздохнул.
— Верно, что не убийца. Он пока пи в чем не сознался. Не в состоянии. Потерял и память и голос. Полиция слова не может из него вытянуть. Газеты писали, что он сумасшедший.
— Сумасшедший?
— Так объявили в газетах.
Арестанты снова легли и, погруженные каждый в свои мысли, уставились в потолок.
— Его повесят? — спросил Нгуги.
— Не знаю.
— Сумасшедших не вешают, — помолчав, сказал Нгуги.
— Майна не сумасшедший, — тихо возразил Меджа.
Арестанты вопросительно посмотрели на него.
— Тогда почему же он убил их? — спросил Ругуару.
Меджа задумался. В самом деле, что толкнуло его на убийство?
— Не знаю. Уверен только, что Майна сделал это не нарочно. Ручаюсь. Я много лет его знаю. Чуть ли не со школьной скамьи, с того времени, как мы вместе ели из мусорных баков и… — Меджа вспомнил свои скитания по задворкам, вспомнил тот злополучный сверток, из-за которого он попал под машину. — Майна ничего так не желал, как жить честно. Предпочитал отбросами питаться, а не воровать. Уж я-то его знаю. Не может он взять да и убить человека. Такой и муху не обидит. Как он в преступники попал, ума не приложу. Ей-богу, не понимаю. Когда мы дружили, у нас и в мыслях этого не было. И вот… — Меджа покачал головой, по лицу его текли слезы. — Почему с ним это случилось? Говорят, у каждого своя судьба. Так ли это?
Камера молчала. Арестанты, подавленные рассказом Меджи, не нашлись, что сказать ему в утешение. Им хотелось поскорее уснуть и забыть только что услышанную историю. Но как забудешь? Майны сего солеными шутками им всегда будет недоставать. Навсегда останется в их памяти его веселое улыбчивое лицо. Скучно, очень скучно будет в девятой камере без Майны.