Кому-то стало известно о его плане, и этот кто-то решил ему помешать. Но кому? Толик долгое время вел дневники-мемуары, которые на одно время попали в чужие руки. Ему удалось их вернуть и до этого момента он был уверен в том, что никто никогда его записи не читал. Они были выполнены с использованием словам, взятых из разных языков мира, которые уже тысячелетия не используются людьми. Но то, что с ним произошло не могло быть случайностью. Было похоже на то, что его записи были скопированы и расшифрованы. А что если и та заметка в газете, которая подтолкнула его к убийству Антонова была фейковая?
Анализируя произошедшее, становилось понятно, что Валера не просто поверил во все то, что Толик ему рассказывал, а он знал это изначально. Значит, его таинственный противник откуда-то знает и про его бессмертную, скитающуюся из тела в тело душу. Он не мог не восхититься профессионализмом Валеры. Тот выглядел как настоящий алкоголик бомж — трясущиеся руки, воспаленные глаза. Интересно, сколько дней он готовился, вживался в роль.
Но ведь были детали, которые должны были, но не вызвали подозрений у Толика: одежда у бомжа была дряхлая и старая, но чистая. Даже волосы были помыты. И дорогой коньяк. Откуда у бомжа дорогой коньяк? Видно, убийца берег здоровье и не решился пить паленку с простого магазина. Сейчас все казалось таким очевидным.
Подумав про коньяк, Толику захотелось выпить. А ну-ка, Пол, сейчас мы распотрошим твои запасы. Он подошел к бару-глобусу, стоящему в углу кабинета, и начал изучать его содержимое. Выбор пал на еще не початую бутылку кубинского рома. Это был подарок высокопоставленного чиновника, и Пол Адамс вряд ли когда-нибудь сам попробовал бы этот ром, ему эта бутылка была важна скорее как память.
— Хорош зараза! — от крепкого обжигающего горло напитка у Толика перехватило дыхание. Он налил в стакан еще немного рома и вернулся за стол. Напиваться сейчас было нельзя – на кону стояла Смерть, и Толик намеревался за нее бороться всеми силами.
Скитания Толика длились уже целую вечность. Он не врал, когда говорил, что существовал еще в те времена, когда жили динозавры, и прекрасно помнил, как они выглядели. Тогда на Земле действительно жила раса людей, о которых в современном мире ничего не известно. Они не были какой-то высшей расой, они были другие. Толик, даже если бы и хотел, не смог бы их описать: сегодня у людей нет просто таких слов, понятий и ощущений. Они были другими, но все же людьми.
Что с ними сталось и сколько это было лет назад, Толик не знал. Так случилось, что одно время он находился в небытие. Тысячи лет или миллионы для него прошли за секунду.
В то время люди обладали знаниями и умением подключаться к информационному полю Земли и получать ответы на любые вопросы. Но в этом процессе участвовали, помимо вопрошающего, еще шесть Верховных жрецов. Во время ритуала разумы участников сливались в единое целое, все их мысли становились общими. Толик не мог допустить, чтобы Верховные узнали о его существовании, поэтому если его носитель собирался в этот день подключиться к инфополю, он делал все возможное, чтобы этого не допустить, и в то же время не выдать своего присутствия. На его счастье, такое случалось очень редко. Так продолжалось сотни лет, пока Толик, по воле случая, не попал в тело Верховного жреца. Это были необычные ощущения. Он не мог управлять телом. Сознание Верховного было сильнее его собственного. Жрец уже через секунду после пробуждения почувствовал вторжение в свой разум чужака и вышвырнул его прочь. Но за эту секунду Толик из его памяти узнал о месте, где можно войти в информационное поле Земли самостоятельно. А значит его, Толика, вопросы там никем не будут услышаны. Это место Жрец помнил как Зала Знания.
Очнувшись в следующем носителе, он, не раздумывая, сразу рванул туда. Исследовав подножие гор, он обнаружил вход в пещеру из памяти Жреца.
Шагая по темному широкому коридору, он на миг испугался: как бы не обвалились каменные своды от звука ударов его сердца – так громко оно колотилось в груди.
Через несколько минут он попал в небольшой зал, стены которого были гладкие, как стекло. В центре зала на небольшом постаменте лежал плоский камень серебристого металлического цвета. В темноте от него исходил мягкий едва мерцающий зеленоватый свет.