Его глаза бегали из стороны в сторону. Он ошарашено смотрел то на тело капитана, то на оружие в своей руке. Когда до него дошло, что он наделал, он выронил пистолет, упал на колени, обхватил голову руками и дико завыл. Я подскочил к нему, обнял и начал успокаивающе гладить.
— Тихо! Тихо! Ну хватит! Ты все правильно сделал. Ты даже не представляешь, сколько невинных людей ты спас! Все теперь будет хорошо!
Эпилог (Спустя полгода)
Гостиная комната дачи Федоровых в Переделкино была завалена печатными агитматериалами. Стопки газет, листовок, брошюр лежали повсюду. Пашка в последнее время поддался влиянию Сашки и увлекся оппозиционным движением. Братья Федоровы сделали из семейного загородного дома настоящий оппозиционный штаб. Несколько комнат было отведено под съемочные площадки для съемки видеороликов. Сюда постоянно приезжали и уезжали какие-то люди. Регулярно проводились совещания. Но сегодня, в первый день нового 2018 года, в доме было тихо. По моей личной просьбе вчерашний праздник отмечали не здесь, а в городе. Сюда же мы приехали только ночевать. Я с Пашкой и Сашка со своей девушкой — Наташей.
Я, в теле Дашки Антоновой, сидел в мягком кресле и смотрел на огонь, пляшущий в камине, сквозь наполовину наполненный коньяком бокал и думал о странности своего существования. Несколько тысяч лет я считал, что величайшее благо на земле, — это иметь собственное тело, просыпаться каждый день в том же месте, где лег спать, планировать свое будущее. Но получив желаемое, я понял, что постоянно жить жизнью одного человека не так приятно, как казалось раньше. Мне сейчас приходилось решать кучу проблем, о которых я раньше даже не задумывался.
Налюбовавшись причудливыми отблесками пламени в янтарном напитке, я сделал небольшой глоток, предварительно слегка покатав его во рту, и поставил бокал на пол рядом с креслом, на котором сидел. Там же стоял еще один пустой бокал, початая бутылка «Хеннеси Ричард» и стопка дневников Дорма, которого про себя я все равно называл Толиком. Здесь были не все тетради, лишь те, в которых Толик вел свои личные записи. Прочитав его рассуждения, я понял, что им двигало. Каждый раз, попадая в нового носителя, я жил одним днем, не думая о глобальных проблемах человечества, но сегодня, живя жизнью одного человека и глубже копнув этот вопрос, я пришел в ужас. Человечество действительно шло по пути самоуничтожения. Бессмысленные войны, удовлетворяющие политические амбиции отдельно взятых людей, выкачка ресурсов из недр планеты, вырубки лесов, загрязнение мирового океана, наносящие непоправимый ущерб природе и окружающему миру.
Создавалось впечатление, что людям совершенно наплевать на будущее своих потомков. Они, как и я раньше, живут одним днем, стараясь выжать из планеты максимум для собственного благополучия, невзирая на последствия. Нет, существуют, конечно, организации и люди, бьющие тревогу, но у них нет никаких существенных рычагов, чтобы повлиять на ситуацию. От их слов властьимущие – те, кто действительно способны что-то изменить, отмахиваются, как от назойливых мух.
Позади себя я услышал мягкие едва слышные шаги.
— Проснулся! – скорее утверждая, чем спрашивая сказал я, и тут же поинтересовался: — Коньяк будешь?
— Плесни чуток, — Пашка плюхнулся в соседнее кресло. Он был обнажен по пояс, шрам, оставшийся от пули, заметно выделялся на белой незагорелой коже. Взяв предложенный бокал, он залпом выпил содержимое и протянул его мне назад за новой порцией.
— Добавь еще.
Я возмущенно покачал головой.
— Имей уважение к старости, этому коньяку более двухсот лет. Эта та самая бутылка, из сейфа твоего отца.
Пашкино помятое после сна лицо расплылось в улыбке.
— Я заметил, что бутылка та самая, но ты же прекрасно знаешь, что коньяку в ней не более 10 лет и это даже не Хеннеси.
— Нет, — возразил я. – Я этого не знаю. О чем ты?
— Саня года два назад подменил содержимое. Неужели ты не почувствовала, что это обычное дешевое пойло? — Пашка довольно заржал, глядя на мое удивленное лицо. – Ты серьёзно этого не знала?
Я расстроенно посмотрел на бутылку в своей руке. Откуда мне было это знать? Сам Пашка мне об этом не говорил, а в тот непродолжительный период, что я пробыл в его теле, мне было не до коньяка.
— Черт побери! — выругался я. — А я уже губу раскатала, сижу, смакую.
Я взял с пола свой бокал и вслед за Пашкой выпил его до дна одним махом. Вот сколько лет живу на этом свете, так и не научился отличать дорогой алкоголь от дешевого. Для меня все они на один вкус. Нет, если напиток совсем уж паленый, я пойму, но разницу между двадцатилетним коньяком и двухсотлетним не увижу.