На штурм же зданий города ловчие пошли, когда от первоначального десятка бегунов остался лишь последний представитель этого, практически исчезнувшего с моей посильно помощью, вида. Выряженные в полноценные закрытые доспехи, разве что выполненные не из стали, а из толстой кожи, три группы по десять человек направили свои стопы к крайним домам южной части города, с хорошо читаемым намерением начать их полную зачистку одного за другим. Видать верили, что бегуны уже привлекли бы к себе внимание больших толп неприкаянных, коли те имелись бы на границах города. Отчего и делали ныне ставку не на скорость отступления, а на неприкосновенность оголенных участков своих тел по причине неимения оных. И это было для меня проблемой! Ведь прежде я планировал вносить в их ряды смуту, подкарауливая кого-нибудь одного с целью сцеживания в себя его души и с последующим выкидыванием опустевшей живой оболочки в объятия его бывших товарищей по ремеслу. Что выглядело в моих мыслях особенно красиво, учитывая специфику сражений внутри зданий. В общем, как это часто случалось, пришлось импровизировать на ходу.
Собрав в одной из комнат дома, по направлению к которому постепенно продвигался подобный отряд кожаных латников, десяток обезвреженных ошейниками неприкаянных, я дождался, когда специально пошумевшие внизу ловцы слегка успокоятся из-за отсутствия привычной реакции их «добычи» и разобьются на пары ради ускорения проверки помещений. И только после этого начал действовать. Снимая со своих «торпед» артефактные нейтрализаторы, я принялся выпихивать их за дверь комнаты одного за другим, пока не закончился весь десяток. К этому времени по всему дому уже слышались звуки борьбы и ругань, что даже привлекли троицу дополнительных бездушных организмов из соседнего строения. Что же касалось моих действий в данной ситуации, то они, естественно, были направлены исключительно на улучшение собственного состояния. Благо доспехи ловцов оказались пошиты не из вареной кожи, а потому довольно легко вскрывались остро заточенным ножом, после чего под вскрытую защиту устремлялась моя рука.
Ну что я мог сказать по итогам уничтожения первой подобной группы? Не следовало им разделяться. Видать, слишком сильно уверовали в себя и расслабились. За что и поплатились, лишившись своих душ, которые я тут же и переливал в имеющиеся под рукой тела местных неприкаянных. Всех прочих же пришлось обезвреживать теми ошейниками, что изначально наличествовали у меня, а также кои обнаружились на поясах незадачливых ловцов, каждый из которых таскал с собой по полдесятка подобных потребных в их промысле артефактов.
На удивление мне даже не пришлось «спускать пружину» основного капкана. Менее чем за три часа, действую подобным образом, я смог полностью уничтожить все три зашедшие в город группы зачистки, после чего только и оставалось, что натравить на оставшихся внутри вагенбурга людей волну неприкаянных. Но прежде я навестил всех четырех рассаженных в засадах солдат и выцедил из них души, которые тут же, не отходя от кассы, и возвращал обратно в их тела. Уж очень не пришлась мне по душе та идея с их личным освобождением, кою меня вынудила озвучить одна ушастая провокаторша. А так, вновь очнувшись с совершенно девственной памятью, они уже не представляли былой угрозы моему благополучию. Хотя, прежде чем вновь собирать их всех вместе, требовалось провести профилактическую беседу с Рыськой, да попенять ей за вынужденное уничтожение мною воспоминаний и кое-как вновь наработанных навыков моих же будущих гвардейцев. И все это ради сохранения ее прекрасного тела от получения не предусмотренных природой дополнительных отверстий. Во всяком случае, для ее ушей предназначалась именно такая версия моих вынужденных действий. Чтобы она четко понимала, кому именно обязана своим дальнейшим спокойным существованием в отряде. А также чтобы понимала наперед, о чем можно рассуждать вслух, а о чем вовсе не следовало распускать свой язык, дабы не подрывать статус командира, то есть меня.
Глава 16. Человек-армия.
Человеческая лень не знает границ. Это всегда было, это имеет место сейчас и это всегда будет. Ибо лень является двигателем прогресса, без которого человечество попросту застряло бы в махровом средневековье. И то в лучшем случае! Заодно чрезмерная лень отдельных индивидуумов или же групп людей позволяет миру избавляться от них, чтобы потомство оставили, пусть тоже ленивые представители человечества, но не настолько пропащие, как например разбившие свой лагерь близ Цинтена ловчие. Ведь, если бы они не были патологическими лентяями, то обнесли бы выстроенный вагенбург сотнями волчьих ям со всех сторон, а не только с той, откуда ожидалась явная угроза. Те же римские легионеры, к примеру, воздвигая свои лагеря, не строили лишь одну стену из четырех. Нет! Они выстраивали полноценное укрепление, способное выдержать штурм с любого направления. Потому мне не зазорно было полагать, что это сам мир послал меня на их головы, дабы покарать тех за чрезмерную леность. Правда, чтобы максимально использовать все недостатки укреплений ловцов, мне самому пришлось изрядно потрудиться.
Получив на руки полторы сотни дополнительных артефактных ошейников, я за три ходки, делая изрядный крюк, вывел за пределы города и разместил примерно в полукилометре южнее вагенбурга, в ближайшем к нему лесу, чуть менее полутысячи неприкаянных. Именно им предстояло сыграть роль основной ударной силы, тогда как отвлекающий отряд из примерно еще трех сотен бездушных организмов мною планировалось вывести в качестве малой волны прямо на волчьи ямы. То бишь провести лобовую атаку. А чтобы не быть узнанным и, естественно, не быть подстреленным изрядно разволновавшимися к этому моменту стрелками, которые только и остались от всего уничтожаемого мною постепенно отряда, пришлось мне облачаться в кожаные доспехи одного из тех, кому не посчастливилось уже стать жертвой моего коварства. Благо хоть пара из них раньше явно служили в гвардейских частях и потому могли похвастать схожими со мной габаритными размерами, тогда как все прочие заметно уступали, что в росте, что в обхвате грудной клетки и ширине плеч. Но даже так пришлось выдохнуть, дабы влезть в эти эрзац латы, что принялись трещать на мне по швам.
Увы и ах, но действовать, как диверсант, сейчас не представлялось возможным. В противном случае моей скромной персоне только и оставалось бы что, так же маскируясь под одного из ловцов, привести внутрь вагенбурга с полсотни неприкаянных, после чего начать сдирать с тех ошейники с одного за другим. Тут же требовалось оставить на местности убедительные следы постигшей отряд беды, что была весьма знакома любому жителю этого мира, дабы отвести от себя любимого любые подозрения. Мало ли кто и какие следственные действия впоследствии мог провести по факту гибели немалого отряда профессионалов? Мир, конечно, скатился, не пойми во что. Но, как я успел уяснить, бесхозные, навроде меня, разумные тут были редкостью. Каждый находился под кем-то или входил в какое-то достаточно сильное объединение, что сохраняло жизнеспособность общества даже в условиях подобной окружающей действительности.
Пусть Регин утверждал, что конкретно эти ловчие являлись пришлыми, это вовсе не отменяло возможности появления со временем тех, кому они были совсем не безразличны. А мне, хотел я того или нет, пришлось бы в любом случае изрядно засветиться в том же Кенигсберге, куда только и представлялось возможным уйти с таким уловом и трофеями, что нынче приходилось добывать. Ведь просто взять и перелить душу в одного из моих старых неприкаянных, виделось невозможным в силу имеющихся на руках бумаг и специфики магических меток, полученных еще у гномов. Физически-то это было выполнимо. Раз-два и готово. Однако легализовать впоследствии такое чудо, виделось практически невозможным предприятием. Скорее тут меня поставили бы на карандаш и принялись с пристрастием спрашать, где, как и что я натворил ради получения чьих-то душ. Потому сперва требовалось привести на торг отловленных вернувшихся и только после их продажи можно было потратить вырученные средства на аукционе смертников, где только и виделось возможным прикупить души для моих уже заклейменных неприкаянных.