Благодарности я не ожидал, и не зря. Они даже не узнали, кто я, были заняты своим праздничным пиршеством. Я был рад видеть счастливые улыбки на их лицах, а потом как в бреду или на эмоциях я пошел к их полководцу и сказал, что хочу воевать с ними. Полководец выпил со мной, угостил вкусной едой и дал своё согласие.
После тех событий ещё много интриг было. Мы побеждали, и никто не знал почему. А я становился частью этого общества. Наверно, если бы не было необходимости, они не воевали бы. Не умеют же. В них нет той агрессии, которую нужно выпускать, читая смертельное проклятье или опуская клинок на голову врага. Но они становились сильнее и могущественнее. Это стало происходить с приходом Рейгана к власти. Этот человек был великолепным стратегом и использовал невообразимые тактики для получения желаемого результата. Благодаря ему наша армия всегда атаковала вовремя, предельно используя условия местности. Волшебством он только запускал цепные механизмы, имеющие неожиданные и смертельные для врагов исходы.
Мне выпала честь узнать Рейгана лично. Это был очень сдержанный человек, достойно принимающий победы и поражения. Выражение его лица постоянно было несколько безучастным, словно он не умел выражать эмоции. Я даже думал, что так и есть, пока не стал гостем в его доме. Там он широко и искренне улыбался. Его жена была самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел. И я ему завидовал. Я мог получить весь мир, но не семью. Не знаю, то ли мысли мои он читал, то ли случайность, но тогда он сосватал меня со своей младшей сестрой Лилией. Он решил, что я стану ей достойным спутником и опорой по жизни. Девчушке было всего восемнадцать. Совсем юна, но уже прекрасна. Ох, знали бы они, что я старше её на несколько столетий. Боялся ли я сказать? Я боялся, что узнав, кто я, они, как и все остальные, отвергнут меня. Когда всё так хорошо, это было бы чересчур обидно. Не знаю, кого я решил испытать, этих людей или судьбу, но я сказал им правду. Это ничего не изменило.
Я женился на Лилии, стал частью их семьи. У нас появились дети: две прекрасные близняшки. Я должен был быть счастлив, старея со своей семьей, с людьми, которые приняли меня таким, какой я есть. Но я продолжал скучать о порталах, которые вели бы меня в неизвестность. Война давно закончилась. И мои дни стали однотонны. Больше и я не был героем. А одним утром я ощутил привкус смерти, возникший с рядом болезней. Они одолевали моё тело вместе со временем. Это было справедливо, ведь жизнь каждого подходит к концу рано или поздно. Так и должно быть. В семье я научился смиренью, позабыв, чему учил нас Бог. Скоро я должен был отправиться куда, где ещё ни разу не был. Но мысли, о том, что это будет моё последнее путешествие, не согревали. Я видел, как великие люди уходят в небытие, перейдя границу жизни и смерти. И они не так уж и долго остаются живыми в памяти других людей. Но я? Что сделал я? Ничего! А сколько мог бы сделать! Я мог бы столько всего сделать. Но я потратил своё время на поиски, когда нужно было не искать, а делать. Больше не было в моем сердце покоя и смиренья. И последние дни свои я потратил не на семью, а на подготовку нового тела. Зачем мне была дана та сила, чтобы я зря тратил её? Знал я, что делать нужно. Часы потратил, мертвым хрипом объясняя жрецам, что от них потребуется. Они были решительно настроены исполнить мою волю.
И вот, смерть бродит где-то рядом, а жизнь выскальзывает из тела. Молитвы жрецов ещё держали дух мой. Я видел прекрасное молодое тело уготованное мне. Но вдруг из пустоты выскользнула огромная костлявая рука и утащила меня во тьму, порвав все цепи.
Итак, я здесь. Всю жизнь я считал себя особенным. Неприкаянный всемогущий человек подобен Богу. И века свои не прожил, а прошел мимо, так и не поняв ничего. Могу лишь оправдать себя лживыми утехами. Я нашел свою семью. Да, я не был счастлив. Думал, что нашел себя, но где там. А опомнился поздно, когда время уже последними каплями утекало из старых поморщенных рук. И что же дальше? Останусь здесь во тьме, пока сознание не растворится в другом потоке? Уж лучше бы стал узником огненных пещер.
Тишина как пытка. Неизвестно сколько уже прошло. Час или год, день или столетие. Хотя, какое время? Здесь его нет. Здесь уже ничего нет. Но, то ли я сошел с ума уже, то ли, правда, слышу голоса.
- Натаниэль, вставай. Хватит тут отлеживаться.
Я открыл глаза. Вокруг меня, склонившись, стояли неприкаянные. Когда глаза привыкли к свету, то я увидел, какие они потрепанные. Едва удерживали на ногах свои израненные кровоточащие тела. Да кто же мог так потрепать неприкаянного? И словно мысли мои, читая, они отвечали: