— Входи, — он даже не повернулся и коротким жестом подозвал её ближе.
Она прикрыла за собой дверь, а затем открыла тубу и находу вытащила картины из нее. Обитое кожей кресло издало характерный скрип, когда Лайя опустилась на него.
— Здравствуй, — вдруг Лайя посмотрела на Влада и поздоровалась.
Он удивленно поднял брови, но все же ответил, учтиво склонив голову:
— Добрый вечер.
— Я не видела тебя целый день сегодня, — сказала она, кладя полотна на небольшой столик между их креслами. — Ты ушел так рано, я не успела даже поздороваться.
— Были дела, требующие моего пристального внимания, — Влад поставил локти на ручки кресла и сцепил пальцы в замок.
— Что-то случилось? — она встревоженно нахмурилась.
— Нет, я все уладил, не думай об этом, — сухо ответил Влад.
Лайя кивнула, понимая, что ее собеседник не будет делиться с ней своими рабочими моментами. Она жила в его доме уже достаточно продолжительное время, но совсем не знала, чем он занимается, когда покидает замок. Кто-то назвал бы её сумасшедшей, но Лайя настолько доверяла Владу, что позволяла ему хранить от себя секреты. Она хотела было тоже перейти на деловой тон и начать отчет по картинам, но Влад вдруг произнес, неожиданно смягчившись:
— Если ты хочешь, чтобы перед каждым своим уходом я желал тебе доброго утра, я буду это делать.
Лайя опустила глаза, смущенная.
— Достаточно будет просто записки, — она сделала вид, что очень увлечена разглядыванием полотна. — Чтобы мне было спокойнее.
Влад почти незаметно, но твёрдо кивнул, и Лайя вдруг почувствовала себя ужасно неловко за то, что посмела просить об этом.
— Как движется твоя работа? — спросил Влад, тоже обращая взгляд к полотнам.
— Медленнее, чем мне бы хотелось, — честно призналась Лайя. — Краска очень плохо отходит. За время, что я здесь мне открылся только небольшой кусок, — досада и разочарование в себе так и сквозили в её голосе. — А моя неделя, отведённая мне на эту картину вот-вот подойдет к концу.
— Если тебе нужно еще время, то пожалуйста, — Влад развел руками. — Главное — не прекращай работу.
— Мой отпуск не безразмерный, Влад, — она кисло улыбнулась. — И Милли мне не простит. Она на меня очень сердится. К тому же эти картины… — Лайя вздохнула, и Влад насторожился. — Они странно влияют на меня. Может, разумнее было бы прибегнуть к помощи другого рестав…
— Нет, — голос Влада отрезал последнее слово Лайи, как раскаленный нож масло. Сталь звенела в его голосе, и даже глаза, казалось, налились серебром. — Я доверяю эти картины только тебе.
— Я боюсь подвести тебя, — шепнула и напуганная, и растроганная одновременно Лайя.
— Не подведешь, — так же твердо ответил Влад. — Тебе не стоит в себе никогда сомневаться. Ты даже не представляешь, на что ты способна.
От этих слов у Лайи в горле встал комок из непрошенных слёз. Она попыталась его проглотить, но не получилось. Тогда её бегающий влажный взгляд упал на стоящий на круглом столике между ними стеклянный колпак, под которым находилась великолепная багровая роза. И почему она только не заметила это самое настоящее чудо раньше?
— Она живая? — спросила Лайя, касаясь теплыми пальцами холодного стекла.
— Стабилизированная, — ответил Влад. — У нее изменен состав клеток. Воду в ней заменили на консервирующее вещество, которое не дает ей увядать. Такое своеобразное бальзамирование для цветов.
— Она превосходна, — восхищенно выдохнула Лайя.
Она подняла на него сияющий, полный восторга взгляд. Влад не смог сдержать улыбки. Она робко постучала по стеклянному куполу пальцем, а потом вдруг неожиданно для Влада тихо запела:
«Сказка о любви,
Древняя как жизнь.
Ждали ночь и день
Этих перемен —
Вот и дождались».
Влад не мог отвести от нее внимательного, почти прожорливого взгляда. Заметив это, она замялась и остановилась.
— «Красавица и Чудовище», помнишь? — пояснила она, убирая прядь волнистых овсяных волос за ухо. — Одна из моих любимых историй.
— Правда? — Влад высоко поднял брови. — Интересно, почему это?
Лайя отвела глаза куда-то в сторону задумавшись. Она молчала где-то с полминуты, и Влад терпеливо ждал её ответа. Снаружи он оставался спокоен, но внутри у него все клокотало и нервничало, а сердце, что так долго казалось ему мертвым, трепетало в грудной клетке, как беспокойная птица.
— Белль полюбила чудовище, — наконец сказала Лайя. — Не прекрасного принца. То есть, — она зажмурилась, путаясь в собственных мыслях, — после он, конечно же, стал прекрасным принцем. Но до этого момента она полюбила именно чудовище. Изуродовано было не только его тело, но и его душа, — и она коснулась пальцами своей грудной клетки, а затем снова обняла ладонью, насколько возможно, круглые края прозрачного колпака. — А она полюбила даже его демонов, разглядела в нем светлое, доброе. Это ли не то, что мы все должны научиться делать? Видеть свет?
И она посмотрела на Влада, словно бы ждала от него ответа, но он молчал. Его изучающий взгляд скользил по лицу Лайи. Ему было мало ее слов, и он старался считать все ее мысли. А потом его серьезный взгляд вдруг сделался ласковым. Он подался вперед, протянул руку и тоже коснулся стеклянного купола, за которым чинно смотрела на них своим безупречным цветочным лицом роза. Его пальцы легли прямо в пространство между ее пальцами.
— Лайя…
— Нет, Влад…
Они произнесли это одновременно, и их взгляды схлестнулись: его — болезненно-удивленный и ее — тоскливо-нежный.
— Тебе больно до меня дотрагиваться, — она медленно убрала руку, ставя локоть на стол и раскрывая ладонь. — Я не знаю, почему… Но почему бы ни было. Я не хочу причинять тебе боль.
И тут его сердце почти разорвалось, почти умерло от того, как сильно и давно он любит эту девушку. Такая болезненная и такая сладкая нега разлилась по всему его телу.
— Я обещаю, — сказал он, шумно вдыхая воздух. — Когда-нибудь ты все поймёшь. Когда придёт время, обязательно.
— Я тебе верю, — ответила Лайя без тени сомнения и притворства. — И я готова подождать.
— Я благодарен тебе.
— А я тебе.
— За что?
— За то, что ты просто есть такой на свете.
И Влад зажмурился, не веря собственным ушам, глазам, не веря, что она действительно реальна. Он тоже поставил локоть на стол и раскрыл ладонь прям напротив ладони Лайи. Тусклый янтарный свет от свечей в настенном канделябре отбрасывал тени на их чуть подрагивающие пальцы.
Они не касались друг друга. Между руками словно была стеклянная стенка, но этот момент был для них столь сокровенным и интимным, сколько мог бы стать поцелуй.
Влад чувствовал её тепло, её свет, и это не причиняло боли. Впервые свет не причинял ему боли.
В народе принято считать, что порождения тьмы, вампиры, боятся солнца. Это правда лишь отчасти. Они действительно не переносят света, но вовсе не солнечного, а человеческого. Мерцание души чистой, доброй, лучистой — вот, что способно заставить дитя ночи корчиться от боли и немощности. И вот, почему он не может коснуться той, кого мечтал коснуться на протяжении нескольких веков.
Она была его проклятьем и его спасением. И он не ведал, победит ли зло снова, как было с ним в другой жизни. Но он знал точно, что готов будет до последнего драться за то, чтобы свет ее души не угасал как можно дольше, а заплутавший во тьме путник всегда сумел найти дорогу домой.